Евгений Новокшонов - Я-то? Вятский! Издание второе, исправленное и дополненное

Я подъехал к будущему чемпиону мира Валентину Хардину и спросил его:

– Нет ли у тебя лишней клюшки?

Валик, так мы его звали в школе, ответил:

– Если ты догонишь меня, свою клюшку отдам!

И поехал задом. Я за ним.

Через десяток секунд я махнул рукой и присоединился к лыжникам.

Мы катались по кругу. Скорость не мешала разговорам и шуткам.

Тренер на беговых коньках, как заправский конькобежец, летал, заложив одну или обе руки за спину.

Вдруг несколько человек через центр катка покатились в одном направлении. Мы тоже развернулись.

На льду лежал на спине наш тренер. Около головы на льду кровь.

Кто-то из очевидцев рассказал нам, что тренер катился на большой скорости, а тут девочка, которая ехала в ту же сторону, вдруг упала. Евгений Иванович, видимо, хотел перепрыгнуть девочку, но зацепился коньком.

Скорая помощь увезла Кокорина в больницу. Женская половина нашей сборной во главе с Ниной Подлевских и Клавой Матанцевой организовали там дежурство.

Он умер через два дня. Взрослая, уже работающая часть членов лыжной секции в полном составе проводила его в последний путь. Школьникам же не разрешили отсутствовать на занятиях в связи с похоронами.

Тренировки продолжались.

Лыжня проходила по самому высокому месту на дистанции – Филейскому кладбищу. Вдруг с левой ноги соскакивает лыжа. Погнался за ней. Надел её, оглянулся.

Сзади на лыжне никого не было.

– Наверное, Бог предупредил об уважении к кладбищенским мероприятиям, – подумал я, вспоминая тренера.

При спусках на хорошей скорости, наезжая на снежную горку, лыжники как бы немного взлетают.

Этот полет можно продлить, если после снежной горки есть склон для безопасного приземления. Для полетов на дальние расстояния (до 150 метров) сооружаются лыжные трамплины.

В Кирове был трамплин с расчетом полета на 40 метров. Рядом в эти же годы был построен классический соревновательный трамплин с расчетной дальностью прыжка 70 метров. Мы называли его Большой трамплин. На этом трамплине проводились крупные соревнования вплоть до первенств Советского Союза.

Мы, филейские мальчишки, соорудили собственный трамплин. Стол отрыва нагребли из снега. Если смотреть на него сбоку, то профиль трамплина это: крутой склон, примерно на одной трети склона от начала разгона снежная горизонтальная площадка, обрывающееся под прямым углом к продолжению склона. Две трети склона – гора приземления.

Снегом завалили речушку Филейку и получили тормозной выкат на дорогу к старой школе.

Мне доверили проложить лыжню. Прокатился без прыжка. Устоял, но только на переправе через речку, сделанной из свежего снега, лыжи немного просели, и меня дёрнуло вперед. Подвалили снега и утоптали его лыжами.

Прыгали и летали на беговых лыжах.

Потянуло меня прыгнуть и с настоящего трамплина. Не с Большого нового на 70 метров, а с 40-метрового старого.

Влез по ступенчатой лестнице на деревянную стартовую площадку. Посмотрел вниз, страшновато.

Постоял, немного оттолкнулся и, набирая скорость, покатился по горе разгона, где на заснеженном деревянном настиле проложена четкая лыжня.

Так как я решил только освоить спуск со всего трамплина, то на мягких ногах спланировал с деревянного стола отрыва, вместо того, чтобы от стола оттолкнуться.

Меня опустило на край плоской площадки. Тормознуло и бросило на спуск. Приземлился на бок. Скользя, вращаясь как блин на сковороде, затормозился в конце горы приземления.

Лыжи целы, руки-ноги – тоже. Больше я с трамплинами дружбы не завязывал.

В ближайшее воскресенье – первенство школы. Три километра пробежал быстрее всех. Это был результат, определивший мой дальнейший спортивный настрой.

Из-за ремонта совхозной конюшни возникла необходимость подержать часть незадействованных днем лошадей и жеребят двухлеток на лугу за рекой Курьей.

Отец попросил меня помочь молодому конюху. Поехали.

Сёдел для пастухов не было, поэтому ехали охлюпкой, то есть, без них.

Я сел на Чижика, а Юра-пастух – на Зорьку.

У Чижика очень плавная рысь, такая, что мое тело от его спины не отрывалось ни на миллиметр. Стадо из 12 лошадок держится очень компактно. День пролетел быстро за разговорами с Юрой.

Во второй день пастушества мне пришла в голову мысль:

– А не объездить ли двухлетнюю лошадку Планетку?

Юра отнесся к этому предложению совершенно безразлично.

Я взял уздечку, кусок хлеба и пошел к стаду, направляясь к двухлетке. Планетка подошла и стала есть хлеб.

Не выпуская из левой руки кусок, отодвинул руку с приманкой вниз. Правой рукой надел уздечку снизу на морду и набросил верхний ремешок за уши, потом застегнул поперечный ремешок уздечки.

Расстегнул с правой стороны двухзвенные удила. Долго не мог заставить её пропустить их через рот.

Когда вставил и застегнул, лошадка насторожилась и стала языком безуспешно выталкивать их из пасти.

Я взял повод и пошел искать место, где бы удобнее сесть на лошадку. Попалась зеленая луговая впадинка с травяным бережком. Подвел Планетку к бережку и, держась правой рукой за холку, а левой опираясь на спину, прыгнул, чтобы лечь животом и перекинуть левую ногу на другую сторону лошади.

Тут же Планетка выпрыгнула из-под меня вперед и я, скользнув по лошадиной спине, упал на зеленую травку.

Лошадка убежала к стаду. Да уж, ковбой или гаучо из меня не получился.

Мы поработали пастухами еще два дня, и с Юрой я расстался, но не с лошадьми. Иногда выбирался в ночное.

В одном из ночных мне не досталось доверчивой лошади. Проспал. А моя торопливость пугала других не любимых мальчишками лошадей. Поехать вдвоем на лошади некто не предложил.

Осталось ехать из ночного на быке.

Быки были трофейными. После войны из Европы в совхоз доставили четырех быков.

У самого огромного из них была кличка Абрикос. Его спокойствие и даже дружелюбие превосходили все увиденные мною повадки и действия животных.

Он не пытался бежать от хомута, не выражал никаким способом недовольства от поведения лошадей и собратьев быков.

Не пугал людей своими огромными размахом около метра рогами.

С трудом забрался на спину этой громадины и уселся на переднюю часть спины.

Стадо тронулось домой. Абрикос тоже зашагал.

Стадо пересекало непересыхающую грязную протоку между Курьей и озером Старицей, которая являлось вторым руслом Курьи во время половодья.

Абрикос подошел к краю озера, а затем зашел в воду на полуметровую глубину.

Нагнул шею и начал пить, превратившись в детскую горку.

У быков гривы нет, а задние ноги этого великана были на берегу. И я, как детсадник, соскользнул по его шее ногами вперед между рогами в воду.