Андрей Колесников - Пять пятилеток либеральных реформ. Истоки российской модернизации и наследие Егора Гайдара

Кугушев разошелся с командой на рубеже развала Советского Союза. «Извини, – сказал он Сергею Васильеву, – мне жалко империю».

Арвид Янович Пельше к концу жизни, как и Леонид Ильич Брежнев, стал персонажем анекдотов про советскую геронтократию. Например, такого. Брежнев говорит на заседании Политбюро: «Совсем плох стал Пельше, пора выводить его из руководящих органов». – «А что такое?» – «Да встречаю его тут на днях в коридоре и говорю: „Здравствуйте, товарищ Пельше“, а он мне отвечает: „Здравствуйте, Леонид Ильич, но я не Пельше“». Ходили про него слухи и иного свойства, не вполне анекдотического, – хотя кто свечу держал: будто бы к концу жизни, отвечая на звонок по первой вертушке, Арвид Янович вставал и говорил в испуге: «Слушаю, Иосиф Виссарионович!»

Ничто человеческое, впрочем, ему не было чуждо. Когда на высшем уровне в 1975-м, в Комитете партийного контроля, который Пельше возглавлял много лет, рассматривалось дело Отто Лациса, написавшего антисталинскую книгу «Перелом», рукопись которой попала в КГБ, Арвид Янович проявил неожиданное милосердие. Он, разумеется, помнил отца Лациса – Рудольфа, с которым работал еще в коммунистическом подполье в Латвии. Помнил и о том, как преследовали по партийной линии Лациса-старшего за то, что он своими руками построил себе дом. Лацис-младший вспоминал обстоятельства партийного суда: «Когда я медленно шел к своему стулу вдоль бесконечно длинного стола, я услышал слова Пельше, внятно сказанные мне в спину:

– Походка-то батькина».

И тогда партийный суд, уже готовившийся применить высшую меру партийного взыскания, понял, что глава Комитета партийного контроля, член Политбюро не хочет исключения Отто Лациса из партии. Достаточно строгого выговора с занесением, хотя и с чрезвычайно жесткой формулировкой «за антипартийные взгляды». Получалось, что взгляды антипартийные, а в самой партии человека с таким мировоззрением следует оставить – парадокс.

Кстати, столь же необычным образом Пельше повел себя в ситуации, когда разбиралось персональное дело публициста Юрия Карякина, известного прямотой своих высказываний. Арвид Янович взял и волевым решением восстановил Юрия Федоровича в партии.

Лацис – «известинец», в свое время отправившийся работать в Прагу в журнал «Проблемы мира и социализма». Его отозвали оттуда в 24 часа после обнаружения крамольной рукописи, которую пытался размножить и начать распространять Лен Карпинский, в прошлом комсомольский вожак и успешный журналист, впоследствии исключенный из партии и изгнанный отовсюду. В «Известия» Лацису вернуться не позволили, зато «спрятали» на 11 застойных лет в Институт экономики мировой социалистической системы АН СССР. Это означало академическую свободу и партийную несвободу – регулярное привлечение к написанию текстов для большого начальства, в том числе с многодневным пребыванием на подмосковных рабочих дачах.

В 1986 году Отто Лацису позвонил Иван Фролов, философ, при редакторстве которого в 1968–1977 годах журнал «Вопросы философии» занял особое место в ряду академических изданий – достаточно сказать, что его сотрудниками были Мераб Мамардашвили и Владимир Кормер. Задача Ивана Тимофеевича была более чем ответственной – перестройка главного теоретического журнала ЦК КПСС «Коммунист», который в течение 10 последних лет редактировал убежденный сталинист Ричард Косолапов, человек близкий к Константину Черненко. Влияние Косолапова, например, было достаточным для того, чтобы в свое время не состоялось назначение на позицию главного редактора «Коммуниста» Константина Зародова, много лет руководившего в Праге тем самым журналом международного коммунистического движения «Проблемы мира и социализма». С Зародовым, кстати, в свое время работал в столице ЧССР и Лацис.

Переделка «Коммуниста», транслировавшего городу и миру ключевые идеологические «послания» партии, была критически необходима Михаилу Горбачеву – аудиторию, привыкшую считать журнал источником руководящих указаний, следовало переориентировать на новые идеи и идеологемы. Это же не другие органы ЦК – журналы «Партийная жизнь», «Агитатор» и «Политическое образование», которые по своему содержанию были вторичными – они всего лишь интерпретировали уже сформулированные идейно-политические установки. «Коммунист» – место, где рождалась современная версия марксизма-ленинизма (если не считать газеты «Правда» и рабочих дач ЦК, где трудились спичрайтеры высшего руководства), интеллектуальный рупор партии, выходивший в свет ритмом в 20 дней – не слишком длинным, но и не очень коротким.

Фролов пригласил Лациса на должность политического обозревателя, которая находилась в «номенклатуре», то есть ведении секретариата ЦК: назначение должно было быть одобрено всеми секретарями Центрального комитета. Одиннадцатилетняя ссылка Отто Рудольфовича закончилась, хотя и не сразу – ему припомнили то самое давнее партийное взыскание, и Ивану Тимофеевичу для оформления нового важнейшего сотрудника – члена редколлегии – потребовалась помощь самого генерального секретаря. В результате Фролов уж заодно настоял на том, чтобы Лацис занял позицию первого зама главного редактора: он в нем нуждался так же, как Горбачев в главном партийном либерале Александре Яковлеве.

Одной из знаковых публикаций фроловского периода стала статья академика Татьяны Заславской, основателя экономической социологии. В скором времени ей предстояло вместе с Борисом Грушиным основать Всесоюзный центр общественного мнения, ВЦИОМ, будущий «Левада-центр». Светлана Ярмолюк, давняя коллега Лациса по «Известиям», тоже поработавшая в «Проблемах мира и социализма» и оказавшаяся в «Коммунисте» еще при Косолапове, подготовила к печати статью Заславской «Человеческий фактор развития экономики и социальная справедливость». Вот как об этом вспоминала сама Татьяна Ивановна: «Небольшая деталь: один из моих аспирантов, живший в Барнауле, услышал, что в „Коммунисте“ № 13 (это был 1986 год) опубликована моя статья, и пошел купить этот номер. Но куда он ни обращался, везде 12-й и 14-й номера были, а 13-го не было. Когда же он спросил киоскера, в чем дело (может, номер не поступил или поступил в меньшем числе экземпляров?), тот ответил: „Я и сам не пойму, в чем дело. Число журналов обычное, но все почему-то спрашивают 13-й номер. Наверное, там что-то нужное людям“… Действительно, это был идеологический прорыв, я почувствовала это вот из чего. Статья уже была отредактирована, обсуждена на редколлегии, и главному редактору оставалось подписать ее в печать. Он пригласил меня к себе, чтобы прояснить несколько вопросов, возникших на редколлегии. При этом выяснилось, что слово „группа“ (одно из ключевых понятий социологии, часто использовавшееся в статье) было понято в духе 30–50-х годов – как „групповщина“. Антипартийная группа или какая-то еще… Между тем в статье говорилось, что группы играют важную социальную роль. Пришлось сделать специальное примечание. Видимо, многое из того, что в то время уже широко обсуждалось, в „Коммунисте“ появлялось впервые. Для партработников и идеологов все это было внове, чем, видимо, можно объяснить и разноречивость откликов».