Сергей Цветков - Иван Грозный. 1530–1584

Ровно через два месяца после пострижения Соломонии, 28 января 1526 года, князь Василий женился на литовской княжне Елене Васильевне Глинской.

Глинские вели свой род от «казака Мамая» – потомка того самого хана Мамая, с которым Дмитрий Донской бился на Куликовом поле. Перейдя на службу к великому князю Литовскому, он принял православие и за какие-то заслуги, вероятно немаловажные, был пожалован в князья Глинские. В XVI веке род Глинских уступал по значению только Рюриковичам и Гедиминовичам. Дядя Елены Васильевны, князь Михаил Львович Глинский, был одним из знатнейших и известнейших литовских вельмож (чего нельзя сказать об ее отце, Василии Львовиче Глинском, фигуре совершенно бесцветной и достойной упоминания лишь в качестве отца знаменитой дочери). Михаил Львович вырос «у немцев» – в Германии и Италии, был воспитан в европейских обычаях и долгое время служил у саксонского курфюрста; в Германии и Литве он пользовался громкой славой за свои военные подвиги. Будучи на службе у польского короля Сигизмунда-Августа, Михаил Львович поссорился с паном Яном Заберезским и требовал королевского суда над своим врагом. Но король не торопился: влияние Глинского в Литве было так велико, что Сигизмунд опасался, как бы он не овладел всем Литовским княжеством; поэтому король явно склонялся в споре двух панов на сторону Заберезского. Тогда Глинский напал на Заберезского в его усадьбе, отрубил ему голову, совершил набеги на владения других враждебных ему панов и перебил их. Затем Глинский поднял открытый мятеж, начал собирать войско и вступил в союз с крымским ханом Менгли-Гиреем и молдавским господарем. В Москве обрадовались такому повороту событий и пригласили Глинского перейти на службу к московскому государю, суля великую милость и жалованье ему и всем его родным и приверженцам. В 1508 году Михаил Львович выехал в Московское государство. С собой он взял Василия Львовича и его многочисленную семью, которой покровительствовал. В Москве Михаил Львович не ужился: вначале его приняли с распростертыми объятиями, наделили селами в московской земле и двумя городами – Ярославлем и Медынью, а потом на долгие годы заточили в темницу по подозрению, что он хочет «отъехать» назад в Литву.

Елена родилась в Москве или была привезена сюда в младенчестве (год ее рождения неизвестен, но во всяком случае к 1526 году, когда она вышла замуж за Василия, ей вряд ли было больше восемнадцати лет: перезрелая девица не могла рассчитывать на такой брак). Россия сделалась ее родиной, русский язык – ее языком, однако культурные традиции в ее семье были не московские.

Почему выбор Василия остановился именно на Елене, сказать с точностью нельзя. Для Шигоны и ближайшего окружения государя это была приемлемая кандидатура, ибо Глинские не успели пустить корни в российской почве и не были связаны, как Соломония, с удельными князьями Юрием и Андреем и родовитым боярством. Елена могла быть креатурой советников великого князя. Однако Василий женился на ней не только из династических соображений: весьма вероятно, что он влюбился в нее. На это указывает прежде всего быстрота, с который был совершен второй брак: можно предполагать, что знакомство Василия с будущей женой состоялось еще до его осеннего объезда 1526 года; отсутствие выбора невест, как это имело место в 1505 году, также говорит в пользу того, что Василий наметил себе вторую супругу задолго до развода с Соломонией. Наконец, обращает на себя внимание необычный для нравов того времени поступок Василия: после женитьбы он сбрил бороду, оставив себе по польской моде одни усы. Это был вызов не только бытовым, но и религиозным обычаям. Брадобритие приравнивалось ревнителями старины к еретичеству, к посягательству на образ Божий в человеке. В одном из современных благочестивых сочинений говорилось: «Смотрите, вот икона страшного пришествия Христова: все праведники одесную Христа стоят с бородами, а ошуюю бусурманы и еретики, обритые, с одними только усами, как у котов и псов. Один козел сам себя лишил жизни, когда ему в поругание обрезали бороду. Вот, неразумное животное умеет свои волосы беречь лучше безумных брадобрейцев!» Мода, однако, брала свое, и в Москве появилось много записных щеголей, которые не только брили бороды, но и выщипывали себе волосы на лице, чтобы выглядеть более женоподобными; для этой же цели они обувались в расшитые шелком красные сапоги, до того узкие, что ноги в них болели, пришивали к кафтанам драгоценные пуговицы, вешали на шею ожерелья, унизывали пальцы перстнями, мазались благовониями и, подражая женским манерам, ходили короткими шажками, подмигивали при разговоре. Один летописец неуклюже оправдывает вызывающий поступок Василия: «Царям подобает обновлятися и украшатеся всячески». Однако с чего бы это вдруг Василий на старости лет заделался щеголем? Его действия уж очень походят на желание до беспамятства влюбленного пожилого мужчины угодить молодой жене.

Свадьба была сыграна по московскому обряду того времени. В средней царской палате устроено возвышенное место, обтянутое бархатом и камкой, с широкими изголовьями, на которые положено было по сороку соболей (соболя тогда считали связками по сорок штук). Перед возвышением стоял накрытый скатертью стол, с калачами и солью. У жениха был свой свадебный поезд – свадебный тысяцкий с боярами (тысяцким был брат Василия, князь Андрей Старицкий) и дружка со своими боярами; у невесты свой – жена тысяцкого, дружка, свахи и боярин. Перед торжеством Елену облачили в свадебное платье в ее покоях. По приглашению великого князя невеста со своими боярынями прошествовала в среднюю палату. Перед ней несли свечи и каравай, усыпанный золотыми монетами. Елена села на приготовленное место, а рядом с ней, на пустовавшее пока место великого князя, посадили ее младшую сестру Анастасию; боярыни расселись на лавках. Вошел другой брат Василия – князь Юрий Дмитровский с боярами и, рассадив их, послал за женихом, который ожидал в брусяной столовой избе. Василий вошел со своим свадебным поездом, поклонился образам, потом приподнял Анастасию и сел рядом с невестой. Священник прочитал молитву и зажег богоявленской свечой обручальные свечи, перевязанные соболями. Жена тысяцкого расчесала волосы жениху и невесте и возложила на голову Елене свадебную «кику» с навешенным на ней покровом, после чего осыпала великого князя хмелем из большого золотого блюда. Дружка великого князя раздал молодым и гостям угощения, а дружка невесты – ширинки.