Томаш Масарик - Мировая революция. Воспоминания

Рим меня утешил: итальянцы останутся нейтральными, они не пойдут с австрийцами, а скорее против них; таков был результат моих наблюдений и сведений. Италия не пойдет против Англии, а с Францией у нее был тайный договор уже в 1902 г. (1–2 ноября), обязывавший ее к нейтралитету в случае войны; в данной войне Германия, объявив войну Франции и России, едва ли действовала в духе договора тройственного согласия, установленного для защиты. Австрия по отношению к Италии была прямо нелояльна, не осведомив ее о своих шагах против Сербии, несмотря на то, что 7-й параграф договора этого требовал. В этом выражалось неуважение Вены к Италии, которое она проявляла в течение всей войны. Поэтому Италия уже 31 июля заявила о своем нейтралитете. Высадка в Валоне предвещала активное выступление на стороне союзников, но в то же время предвещала конфликт из-за Балкан, главным образом из-за Югославии.

В декабре 1914 и в январе 1915 года велась сильная агитация за участие Италии в войне; начиналась резкая полемика с Джиолитти, который как будто стоял на стороне Германии и Австрии. В действительности, как я слышал от хорошо осведомленных лиц, он был против войны, полагая, что от Австрии можно будет добиться необходимых уступок и без войны; но он не был за мир во что бы то ни стало, в особенности если Австрия не уступит Италии. Я не ожидал, чтобы она уступила – Вена была слишком чванная и Италии не боялась. Было известно, что особенно военные (Конрад фон Гетцендорф) желали войны с Италией, несмотря на тройственное согласие. Эренталю было трудно защищаться против Конрада; в Италии, как я мог убедиться, все это было известно.

Ватикан в начале войны был, бесспорно, австрофильски и германофильски настроен. Из австрийского посольства при Ватикане (граф Пальфи) и в Квиринале (Маккио) распространялись сведения, что и папа Бенедикт XV настроен против Сербии и за Австрию. У меня были совершенно точные данные о графе Пальфи. Австрия, так заявил он в Риме, католическое государство по преимуществу, оно является защитником церкви, главным образом против православия. Граф Пальфи подчеркивал, что не только государственный секретарь, но и сам папа безусловно одобряет выступление против Сербии.

Австро-Венгрия была в Европе единственным большим католическим государством, и заранее можно и должно было ожидать, что Ватикан будет на стороне Австрии. Ватикан знал, что австрийский католицизм – это «болото» (так о нем отзывались крупные католические органы печати в Германии), но его надеждой был католицизм немецкий, который, благодаря своей жизненности и политической силе (центр), мог бы повести за собой австрийских и венгерских католиков. Действительно, центр и главным образом его деятельный политик Эрцбергер с самого начала войны играли выдающуюся роль благодаря своей пропаганде и политической инициативе. Кроме того, решающее значение имело личное хорошее отношение Франца Иосифа к папе.

Но положение Ватикана во время войны определялось не только в зависимости от Австрии и Германии, но и в связи с католиками другой воюющей стороны. Если мы будем смотреть на принадлежность к церкви воюющих сторон с чисто статистической точки зрения, то на стороне союзников во время войны было больше католиков, чем у Австрии и Германии; уже из-за этого Ватикан был принужден действовать весьма осторожно, что на практике выражалось в постоянной неопределенности. Отсюда же постоянные споры между политическими деятелями – католиками о действительном мнении Ватикана и объяснения, которые ватиканская печать и сам государственный секретарь Гаспари должны были давать папским словам. Но политика Ватикана зависела не только от количества; так, например, юго-американские республики, высказавшиеся против центральных держав, не имели такого веса, как европейские народы и католические государства. Ватикан был в особенно затруднительном положении по отношению к Франции; дошло даже до того, что французские епископы во время войны высказались против Ватикана и папы.

Благодаря тому, что Италия стала на сторону союзников, положение Ватикана еще более осложнилось; этим можно объяснить, что в течение войны Ватикан утратил свое австрофильство; к этому вели и отношения с Бельгией (кардинал Мерсие).

Интересно было наблюдать, как действовали католические вожди обеих сторон. Народная точка зрения имела большее влияние, чем религия. Вспоминаю тот меморандум, который подали немецкие католики в начале сентября (1914 г.) в Рим; против него выступили французские католики в начале 1915 г.; в противовес этому ответу немцы издали новую записку. Несмотря на эти и иные споры, Ватикан внешне сохранял объективность; ему это удавалось главным образом благодаря тому, что он избегал жгучих современных вопросов, а удовлетворялся общими рассуждениями о своем божественном назначении. Особенно Ватикан специализировался на роли миротворца; поэтому католическая пропаганда во всех воюющих землях имела целью осуществление скорого мира. При создавшемся положении это было главным образом на пользу немцам в Англии и Америке.

От официальной политики Ватикана необходимо отличать личное миросозерцание того или иного папы, отдельных кардиналов и лиц из различных ватиканских учреждений. В течение всей войны я весьма внимательно следил за политикой Ватикана. Через Штефаника я даже завязал с ним сношения; при этом я ни на минуту не забывал поговорки «qui mange du раре en meurt».

В Риме я на всякий случай договорился о бегстве из Триеста в Италию. Иногда я все же еще думал, что на короткий срок вернусь в Прагу; мне хотелось там поддержать наших и снова подвергнуть разбору весь план в связи с приобретенным мною в Италии опытом. Мне также хотелось спрятать часть моих книг (с заметками и некоторые pretia affectionis). Я не сомневался, что, как только выяснится, что я остаюсь за границей, на мою квартиру явится полиция; на этот случай я приготовил для нее письмо, сообщающее, что она не найдет ничего интересного в политическом отношении, так как важные политические документы я хорошо припрятал.

11 января, посетив в последний раз любимый Пантеон, я выехал из Рима в Женеву; знакомый наш чиновник, итальянский дипломат, отвез нас вдоль моря (Сиена – Пиза – Сестри – Леванте) автомобилем в Геную, а из Генуи путь шел уж по железной дороге.

В Риме еще продолжался подготовительный период моей работы: теперь же должен был начаться творческий. Швейцария была для этого весьма удобна, хотя бы по своему географическому положению; она была по соседству с дружескими и неприятельскими землями, между прочим и с Австрией, так что связь с Прагой была сравнительно легка. Далее, в Швейцарии как в политическом убежище я мог встретиться с эмигрантами остальных народов.