Виктор Красильников - В неожиданном рейсе

К вечеру по-южному сочно стемнело. Жёлтый фонарный свет преображает уже виденное. Собор в подсветке красив, как застывший аккорд старины Баха. Народу заметно прибавилось. Фланируют, в бокале вина себе не отказывают. Словом, достойно провожают дарованный Богом день. Зашёл в несколько лавочек. Отношение – как к племяннику папы Римского. Улыбаются и смотрят вопросительно – мол, что пожелает синьор? Душа мягкая такого просто не выносит, и ей тоже хочется радовать. Покупаю, не особо вдумываясь: нужно ли мне всё это? С последним тягуче-нежным ариведерче направляюсь на наш ковчег.

По дороге в голову лезут всякие глупости вроде: «Вот бы отмотать годы и начать всё заново. Поди, и богатеньким бы сделался». Не давая слабины, испорченный ум мечтания загасил двумя известными строчками: Времена не выбирают. В них живут и умирают.

Докеры говорливо и не менее быстро опустошали трюма. Наши парни, к моему удивлению, проявили невиданную смекалку. Дошли, сообразительные, до телефонных будок, где непривычно никем не похищаемые лежат толстые жёлтые книги.

Обзвонили по ним автомобильных маклеров, и те ринулись со своим товаром на ходу прямо к борту судна. Каких только марок не пригнали! Самой примечательной была блондинка «Альфа-Ромео». Под заказ, конечно, и дорого один моторист её купил. Каждый охочий под жизненные планы приобретение сделал. Бывший гроза ворот тоже не промазал. Всего за 500 долларов «Фиат» сторговал.

Как это машинное стадо на палубу подняли и раскрепили, страсти на лицах улеглись. Задание пришло: следовать в Грецию под какую-то сыпучку.

В последний вечер на берег сошёл, проститься захотелось. Чуть понимать стал, почему Гоголь Италию любил. Присел где-то: «Прего бьянко мартини».

Наутро тронулись, городок сжался, стал разноцветной ниточкой. В машину дали полный ход – и снова только море.

Отшвартовались в Салониках. Новый заход не занимал никого. Народ уткнулся в свои машины. Инструментом обмениваются, пастой, шпаклёвкой. Любой автосервис заткнут. Нашлись профи и подварить, и по кузовному. Кто отхватил поновей, уже марафетят. Такие труды даром не пропадают. Цена заметно зеленеет и пухнет.

Стармех топливо подбил, заказ на 12 тонн дизельного сделал. (Этот пассаж прошу механиков прочесть внимательно). В Греции много плутов. Плутом с дурковатым лицом был и водитель, подогнавший грузовик с цистерной.

Спешился, листы показывает. Вахтенный матросик нужных вызвал. Дед с третьим пытались заправщику втолковать, дескать, давай вместе по футштоку замерим танк, куда принимать будем. Тот – чуркою: ни «по-англицки», ни по-каковскому и даже пантомимой не понимает. Однако на часы свои озабочено показывает, в бумаги тычет, а там цифра 12. Поминая весь козлиный, ослиный ряд, дают «добро» шланговаться и качать. Тупой быстро выдал.

Третий замерил несколько раз, не сразу поверив мокрой полоске. За машинный телефон схватился. Понятно, деда расстроил. Оба к шофёру: недодал, мол. Тот намного лучше cтал просекать. Опять листы трясёт и впервые осознанно, твёрдо «твелв» заявляет. Доказать уже ничего нельзя. В том-то и трюк. Единственное и слабое утешение – заставили жулика вёдрами остатки из цистерны в машину носить и через мерительную трубку сливать.

О тамошних милых привычках первым Байрон предупредил. У греков-де сто оттенков "да" и "нет" на всякий случай. Ещё бы чего подметил, да помер там бедняга.

Вечерняя киношка осталась в прошлом. Видик чумовой её заменил. Многим поэтому нравилось лучше у трапа постоять. И дышится легко, и душевней как-то. Опёрлись на фальшборт, реплики кидают. Вдруг на причале подле нас пёсик появился. Присел, снизу вверх смотрит, никак общения хочет. Из вежливости молча предлагает первыми заговорить.

– Ну что, барбос, как житуха в Греции?

Наверное, он понял в точности. Мотнул по-бедолажьему башкой и подвыл.

– Хреново, что ли?

В знак согласия понятливо правую лапу поджал. Решив, что достаточно уже представился, по трапу к нам поднялся. Все заулыбались, шеф мосёл притащил. Гость угощение сгрыз и, приязненно виляя хвостом, каждого рассмотрел. С места стронулся и неожиданно ткнулся мордочкой мне в ноги. Такой жест благодаря нашим мосеевским собакам я знал. Беспородный черныш просил жалости и дружбы. Раз так, пошли в каюту.

Там он осмотрелся, диванчик для лежанки оценил. Некоторое время наблюдал за мной, потом вздохнул, как нагоревавшийся человек, и сном забылся. Только по делам, что отложить нельзя, покидал черныш обретённое жилище. Возвращаясь, жалобя и веселя, так же лапу поджимал. Пару раз предлагал ему со мной в город сходить. До портовых ворот проводит, а дальше – ни в какую. Прижмёт уши и вздрагивает, словно не советует в полный обидчиков мир ступать. Всё другое, особенно моё сидение в каюте, он одобрял. Пристроится рядышком, обязательно боком прижмётся, мордочку на лапы положит и сопит от хорошего настроения. В еде стал разборчив, как всякий хозяйский пёс. Чем больше я привыкал к нему, тем горше рисовалась минута расставания. Кончался седьмой день отведённого нам добрым случаем срока. Судно готовилось к отходу. Я на нервах, стараясь выглядеть спокойным, взялся за какую-то книгу. Верный грека был подле.

Все знали о нашей странной дружбе. Ещё утром по долгу службы второй штурман меня предупредил:

– Прогони собаку. Про карантинные правила слыхал?

Ничего я ему не ответил, а время пошло. Слышу, вторую динамку запустили. Это конец. Входит тот же Иван. Борода шкиперская, голос волевой.

– Вижу, так и не смог. Меня мастер послал расстаться помочь.

Черныш головушку поднял, смысл осиливая. Ваня в ту же минуту побагровел и рявкнул:

– Пошёл отсюда!

Умный пёс на меня глаза перевёл с немым вопросом: кто же тут главный?

И понял, что не я. Чудовищно униженный, говорили, понуро стоял у борта. Наверно, он до последнего сомневался в моей предательской слабости. Когда же завирали трап, скуля, ушёл в портовую тьму…

Разгружались тем, что греки сыпанули, в Пасахесе. Есть такое крайнее испанское местечко, дальше – Франция. С понятного плохого настроения надумал прогуляться вечером. (Днём решиться труднее, оттого что стал после пережитой истории себя стесняться).

Добрёл до супермаркета. Слоняюсь по его залам, и ничего-то не глянется. Пошёл изучать наш отдел. В нём поражающая коллекция вин Испаньолы. Только вникать стал, две девчушки предлагают перепробовать французские марки. По виду полных откупоренных бутылок у них обратный аншлаг. Ведь только спятивший испанец польстился бы выпить что-то от нелюбимых соседей. К их счастью, я оказался чужестранцем и на все тесты согласился. После подходит мсье, которого не приметил. Начинает деликатно то ли отзыва, то ли похвалы добиваться. Как мог, ему втолковал, что с презентацией он здорово рискнул. Не побили, и то ладно. А я неместный. Да он и сам догадался.