Максим Горохов - Творить по-русски. Пять жизней Александра Лапина

Потом мать нашла бабку-знахарку. Та читала над ним свои распевы, молитвы. А когда пришла весна и стала расти крапива, старушка велела запаривать в ней ноги. И странный недуг отступил. В апреле мальчик встал и пошел. С тех пор так и ходит. А описанную болезнь тоже считает кармической – доставшейся в нагрузку из прошлого.

Школьная жизнь тем временем шла своим чередом. Помимо собственной «банды» из барака Лапин общался с ребятами из центра поселка. Дружба, впрочем, возникла не сразу.

Бывало, подначат его на перемене. А по дороге домой он уже караулит обидчика: «Что ты сказал?..» Слово за слово – вот уже один сбивает другому кепку на глаза, и пошли кувыркаться. С одним только Толиком Скибо выясняли отношения раз десять. «Я казак!» – кричал тот, прежде чем ринуться в драку. Точь-в-точь как его отец, когда напивался и гонял мать, а она с детьми потом пряталась на огороде.

Но в схватках этих школьники не калечились. А затем все и вовсе повернулось по-другому. Бараковские ребята стали кто курить, кто пить. Контингент там был соответствующий. Заезжие кабардинцы, какие-то бывшие сидельцы, приблудный татарин со своей русской бабой… Соседи Лапиных, братья Островновы, – вообще голытьба. Мать нагуляла четверых детей. Отца нет. То люди добрые продуктами помогут, то советская власть одежду выдаст.

А переехавшие из Прохладной братья-корейцы Ли – те крутые. Боксеры-спортсмены. Били всех подряд. Хорошо, Лапин был их соседом, и ему не попадало. (Правда, закончили они потом плохо. Только старший Валерка – хозяйственный, работящий. А средний Олег, самый драчливый, погиб в аварии на мотоцикле – задавило люлькой. Младший – всю жизнь по тюрьмам. Как-то несколько лет спустя на поминках в деревне он с пьяным восторгом рассказывал уже студенту Лапину, как однажды с дружками сбежали – захватили чужую машину. «И так погуляли! Так погуляли!» А потом – снова под замок. И Александру вдруг так стало его жалко.)

Справа еще жили удмурты, слева – немцы, спереди – кабардинцы. В общем, публика пестрая. И по большей части неблагополучная. Вроде как второй сорт. Да и сам барак – дом не свой. Общий. Расположенный к тому же где-то на выселках.

Новые же друзья Александра жили в районе попрестижней. И сами были более продвинутыми. Лет в 14–15 вшестером они создали тайное общество. Считали себя людьми культурными. Ездили в районную библиотеку. (Кстати, за первой книгой – «Ромео и Джульетта» – Александр и вовсе ходил туда пешком за семь километров.)

Любили и кино. Картины для жителей Янтарного в теплое время года крутили в летнем кинотеатре, а зимой – в обычном. Билет стоил 10 копеек. Но чтобы не платить и их, пацаны залазили на деревья. Иногда юный Лапин пробирался внутрь через узкое окно. Конечно, повзрослев, от этих забав приятели отказались – покупали билеты, как приличные люди. А посмотреть было что. Шустрый киномеханик за всеми новинками проката ездил на мотоцикле в Прохладную прямо в день первого сеанса. Нелегально договаривался. И не успевал какой-нибудь Фантомас разбушеваться в райцентре, как уже через несколько часов за его происками с упоением следили в соседнем поселке.

Барак к тому времени перестроили. Лапиным добавили вторую комнату. В ней сын организовал спортзал. Притащил с товарищами ржавую штангу из местного клуба. (Она потом хранилась под кроватью.) Раздобыли старые чугунные гантели килограмма по три: не бог весть что, но уже и не камни, которые для тренировки приходилось таскать раньше. А позже мать дала денег на разборные – по тем временам вообще шик. Принесли магнитофонную приставку «Нота», подключили через приемник. И так качались под музыку. Уберут стол, чтобы не мешал, – и прыгают, разминаются. Упражняются в силе и ловкости. Хотели стать похожими на первых культуристов, чьи фотографии нашли в библиотечном журнале: пришлось ради такого дела потихоньку вырвать нужные страницы. А летом занимались в лесу.

Еще одним увлечением стал туризм. В школьных походах Александр участвовал с пятого класса. И каждый год они побеждали на районных соревнованиях. А перед выпускным отличились на республиканском уровне. Пока готовились, переживали, что это скажется на итоговых экзаменах. Но директор был непреклонен: «Сдадите!»

Регулярно выбирались на природу и с друзьями. Чувствовали себя почти как Чингачгук в исполнении Гойко Митича, игравшего индейцев в немецких фильмах. Немало извели гадюк: отобьют голову палкой, снимут кожу, как чулок, и наденут себе на ремень – для красоты. Во время таких вылазок иногда пытались жарить шашлык, но получался он обычно твердым, как камни. Друг Витька по кличке Рыжий еще любил настрелять лягушек из «поджига», заряженного рублеными гвоздями (один их знакомый из такого же самодельного оружия прострелил себе живот – врачи еле спасли). Поджарит потом свою добычу, чтоб пахла – и угощает. Или закинет в Гнилушку раколовку – наловит ведро раков: все радуются.

Кстати, вкуса пива подростки из Янтарного не знали. Если что и «употребляли» во время своих походов, то это было либо домашнее вино, либо бражка, которую Мария Лапина называла коньячком. Но конечно, сильно не увлекались.

В целом же, крепли телесно и духовно. Вели «светскую» жизнь. Сами себя стригли под «Битлз». Правда, в школе волосы надо было подобрать так, чтобы тот же директор ничего лишнего не заметил: один раз кого-то слишком беспечного он даже собственноручно остриг.

Родители к увлечениям сына относились спокойно. Друзьям собираться у него не запрещали: видимо, понимали, что ребята подобрались не совсем обычные. Вообще, оказались в этом смысле людьми современными. Сравнивая их, например, с семьей друга, чей отец постоянно пьянствовал в совхозе, а мать все время выбивалась из сил, чтобы прокормить четверых детей, Лапин считал себя вполне благополучным. Даже зажиточным. И чувствовал он себя в этой компании вполне гармонично.

Вскоре появились в ней и девушки. Тоже не похожие на обычных юных селянок. Стали завязываться не просто дружеские отношения. Александр писал им стихи. Старался. Экспериментировал с поэтическими формами. Как-то даже сочинил анаграмму, где первые буквы строк сложились в «Галя, я люблю тебя».

Их адресат – Галина Шаталова, сестра его друга Владимира. Сама она так вспоминает те дни:

– Первые чувства, первая любовь… Потом как-то все не прошло совсем, а перешло в какую-то другую фазу. Самые светлые воспоминания у меня остались. Я всегда чувствовала, что он где-то рядом, всегда какая-то поддержка. Все мысли были о той юности. Он был с характером. Увлечен литературой, очень образован в этом отношении. У них сложилась своя группа мальчиков, они дружили – среди них и мой брат. Мы были светлыми детьми, верили только в хорошее. Он писал мне много стихов, была у нас переписка. Но потом, к сожалению… Я встретила другого человека, полюбила. Но первая любовь остается на всю жизнь.