Елена Романенко - Нил Сорский

В ковчеге хранилась также частица крови Христовой, истекшей от иконы Распятия в городе Вирите (Бейруте). Об этом древнем чудотворном образе рассказывается в Деяниях Седьмого Вселенского Собора 52.

Для святынь, привезенных архиепископом Дионисием, на средства князя Дмитрия Константиновича изготовили роскошный ковчег, сохранившийся до наших дней 53. Он выполнен в виде равноконечного креста, квадратный центр которого обрамляют полукружия. В центре укреплен крестообразный ковчежец с частицей Истинного креста. По сторонам размещены 16 ковчежцев восьмилепестковой формы, закрытые слюдой. Мастера выполнили серебряный золоченый оклад в технике эмали, украсив его полосами сканного орнамента с перламутровыми плашками, жемчужинами, цветными камнями и стеклами. На поверхности оклада выгравированы евангельские события Страстной Недели, напоминанием о которых являются представленные в ковчеге реликвии: Вход Господень в Иерусалим, Возведение на крест, Распятие с предстоящими, Снятие со креста, Положение во гроб, Жены-мироносицы у гроба Господня. Завершают страстной цикл великие двунадесятые праздники: Сошествие во ад и Вознесение.

Ковчег Страстей Христовых стал главной святыней московского княжеского дома. Не случайно он упоминается на первом месте в духовных грамотах князя Василия I Дмитриевича: «А благословляю сына своего, князя Василыя, страстьми болшими…» 54В 1446 году, в ходе борьбы за московский стол, ковчег вместе с другой «святостью» и казной Василия II был захвачен мятежными князьями Дмитрием Шемякой и Иваном Можайским. Вопрос о его возврате особо оговаривался в «докончальной» и «перемирной» грамотах враждующих князей. «А что яз, князь Дмитрии Юриевич, и князь Иван Андреевич поимали есмя князя великого кресты и страсти Спасовы… и нам то все отдати брату своему стареишему, князю великому, поцеловав крест, как нас князь велики примет в любовь», – обещали мятежники Василию II в сентябре 1447 года 55. Однако в декабре святыни все еще оставались у них. В это время русское духовенство обратилось к Дмитрию Шемяке с призывом помириться с великим князем. Доказательством искренности его покаяния и добрых намерений должен был послужить возврат захваченной им «святости», а в особенности «Страстей Спасовых». В противном случае епископы грозили мятежнику отлучением от Церкви, проклятием и вечными муками: «А аще ли единаче в своем жестосердии тако и хощеши пребыти и брату своему стареишему великому князю челом не имешь бити… а его не отдаси святости, честные кресты и святые иконы и Страсти Спасовы и казны великого князя… ино то не мы тобе учиним, но сам на себе наложишь тягость церковную духовную… И аще не обратишися к Богу и ко своему брату… чюжъ будешь от Бога и от церкви Божией, и от православныя християнския веры, и чясти не имаши с верными, и не будет на тобе милости Божией и Пречистыя Его Богоматери и силы того честного и животворящего креста… и по святым правилом проклят да будешь… и в конечную погибель поидеши… временно же и будуще» 56. Святыни, видимо, удалось вернуть к весне 1448 года. По крайней мере, в «докончании» Василия II с князем можайским Иваном Андреевичем, состоявшемся между 31 марта и 6 апреля этого года, они уже не фигурируют. Впоследствии реликвии хранились в алтаре Благовещенского собора. Скорее всего, их выносили на поклонение верующим в Великий четверг, как это было в константинопольском храме Святой Софии. Отрок Нил был свидетелем и участником этих торжественных и скорбных богослужений. Всякий раз, с трепетом прикасаясь к святыням, он думал о той великой цене, которую уплатил Христос за спасение людей. Уже перед кончиной, в своем «Завещании», Нил Сорский упомянул о принадлежавшем ему кресте с камнем «страстей Господних». Трудно сказать, о какой святыне шла речь в этом тексте. Камень от гроба Христа, от плиты Помазания или от колонны бичевания Нил мог приобрести во время своего паломничества на Восток. Но не исключено, что он хранил у себя частицу из знаменитого реликвария Дионисия Суздальского.

В Московском Кремле находились цареградские чудотворные иконы. В соборе Вознесенского монастыря, основанного в 1406 году великой княгиней Евдокией Дмит-риевной, москвичи молились перед образом Пресвятой Богородицы «Одигитрия». Он был написан в Константинополе в точную меру со знаменитой чудотворной иконы и прислан на Русь, вероятно, в 1381 году все тем же архиепископом Суздальским Дионисием 57. Желание русских людей иметь у себя список самой почитаемой иконы Византийского мира зиждилось на их несомненной вере в то, что копия заключает в себе благодать подлинника. По преданию, цареградскую «Одигитрию» написал евангелист Лука. Исторические свидетельства об этой иконе, действительно, очень древние: они относятся к рубежу IV–V веков. На берегу моря, в восточной части Константинополя, около Большого дворца находился целебный источник, вода которого излечивала болезни глаз 58. Поводыри приводили сюда слепых. Однажды мимо источника проходили двое слепцов. И едва несчастные зачерпнули воды и умыли свои лица, тотчас был дарован им свет. Они рассказали, что их вела Богоматерь. С тех пор это место стали называть «Одигон» (от греческого – проводник, поводырь) 59. Императрица Пульхерия, узнав о чуде, повелела построить близ источника храм во имя Пречистой Девы. Другая императрица, Евдокия, жена императора Феодосия II Младшего (408–450), которая в результате дворцовых интриг была вынуждена удалиться из Константинополя и поселиться в Иерусалиме, прислала в столицу икону, подаренную ей палестинскими монахами. В Константинополе святыню поместили в храме у источника Одигон, поэтому икона получила именование «Путеводительницы» («Одигитрии»). Каждый вторник с «Одигитрией» совершались торжественные процессии по городу, сопровождавшиеся «великими почестями, пением и гимнами». Их описал русский паломник Стефан Новгородец, побывавший в византийской столице в 1348–1349 годах: «Ту икону каждый вторник выносят. Удивительное это зрелище: тогда сходится весь народ, и из других городов приходят. Икона же эта очень большая, искусно окованная, и певцы, лучшие перед нею, красиво поют, а весь народ с плачем восклицает: “Господи, помилуй!” Одному человеку поставят икону на плечи стоймя, а он руки распрострет, словно его распяли, и глаза у него закатятся, так что смотреть страшно, и по площади бросает его туда и сюда, и вертит его в разные стороны, и он даже не понимает, куда его икона носит. Потом другой подхватывает ее, и с тем бывает так же, а затем и третий, и четвертый подхватывают, и они поют с дьяконами пение великое, а народ с плачем взывает: “Господи, помилуй!“ Два дьякона держат рипиды, а остальные киот перед иконой. Дивное зрелище: семь человек или восемь поставят икону на плечи одному человеку, а он, изволением Божиим, ходит, будто ничем не нагруженный» 60.