Юрий Соломатин - Беньямин и Брехт – история дружбы

Анна Мария Блаупот тен Кате, впервые встретившаяся с Беньямином на Ибице в 1933 году, познакомилась с Брехтом и Маргарет Штеффин в Париже осенью 1933 года. В её рассказе также нет упоминаний о пугающей зависимости одного от другого или об опасном влиянии. Она знала, что друзья работали вместе в Париже на протяжении нескольких недель 79. Весной 1934 года в письме Вальтеру Беньямину она спрашивала:

Вы говорите о предстоящем вскоре путешествии в Данию. Я очень надеюсь, что Вам понравится поездка, и Вы сможете хорошо поработать. Так или иначе, общение с Брехтом порадует и вдохновит Вас. И я могу понять, как вы ждете встречи со Штеффин. Кстати, как её здоровье? Пожалуйста, передавайте привет ей и Брехту – ладно? 80

Дора Беньямин, проведшая последние годы с братом в Париже, писала после его смерти в письме Карлу Тиме:

Кстати, я успела посмотреть «Галилея»… Я была особенно увлечена и тронута выразительностью реплик, и я верю – и, возможно, не ошибаюсь, – что могу различить отзвук сотрудничества моего брата с Брехтом – как Вы, наверное, знаете, – очень насыщенного на протяжении нескольких лет. Живя в Париже, мой брат проводил лето с Брехтом в Дании – в последний раз в 38 году 81.

«Последствия сотрудничества» с Беньямином не столь очевидны, так как во время работы над пьесой Брехт не поддерживал с ним никаких контактов, но, возможно, Дора Беньямин имела в виду что-то другое. Так или иначе, стоит обратить внимание на это свидетельство близости и совместной работы двух друзей.

Как уже было сказано, Беньямин сообщил Шолему о «сближении с Брехтом» в 1929 году, хотя их первая встреча состоялась почти пятью годами ранее в ноябре 1924-го. Ася Лацис познакомила их в «артистическом» берлинском Пансионе Фосс, где она жила на верхнем этаже дома 1 по Майер-Отто-Штрассе, недалеко от квартиры-студии Брехта на Шпихерн-Штрассе 36. Лацис так описывала эту встречу в своих мемуарах «Профессиональный революционер».

[Беньямин] неоднократно просил меня представить его Брехту. Как-то раз я собиралась с Брехтом в ресторан. Он сказал, что в новом парижском платье я выгляжу слишком роскошно, и его скромный наряд будет совершенно не к месту. Тогда я сказала, что с ним хочет встретиться Беньямин. На этот раз Брехт согласился. Встреча состоялась в Пансионе Фосс (напротив Шпихерн-Штрассе), где я в то время жила. Брехт был очень сдержан, и впоследствии они пересекались крайне редко 82.

В русском издании мемуаров, опубликованном в 1984 году в Риге под названием «Красная гвоздика», она описала встречу более подробно, включив диалоги:

В Берлине мы встретились с Брехтом. За обедом я рассказала ему о своих впечатлениях и о том, каким интересным человеком был Беньямин, и я просто не могла больше сдерживаться: «Послушай, Берт, почему ты отказываешься видеть Вальтера? Это может показаться оскорблением!»

На этот раз Брехт был более сговорчив. Но когда они встретились на следующий день, разговор не клеился, и знакомство не складывалось. Я смутилась. Как же так, отчего Брехт, такой умница, не может найти общих тем с Вальтером, человеком разнообразных интересов и огромного интеллектуального любопытства?

Только значительно позже Бертольт заинтересовался Беньямином и его работами. В годы нацистской диктатуры, когда они оба жили в эмиграции, Брехт, поселившийся в Дании, приглашал Вальтера в гости. Позже Элизабет Гауптманн рассказала мне, что они, в конце концов, стали друзьями. Однако это случилось несколькими годами позже 83.

Этот первый разговор между Беньямином и Брехтом не имел продолжения. Брехт был равнодушен, и Ася Лацис не смогла никого заразить энтузиазмом. Они не стали договариваться о следующей встрече, что вовсе не удивительно, учитывая разницу их интересов, темпераментов, жанров и тематики творчества.

Летом 1924 года на Капри Беньямин попытался с помощью Лацис познакомиться с Брехтом, находившимся неподалеку, в Позитано 84. «На Капри ко мне то и дело приезжал Райх, Брехт также бывал у меня с Марианной [Цофф]. Беньямин попросил меня познакомить его с Брехтом, но Брехт отказался от встречи» 85. Ася Лацис также утверждала, что именно она вызвала в Беньямине интерес к Брехту: «Я продолжала рассказывать Беньямину о Брехте» 86. Точная последовательность событий была бы неважна, если бы речь не шла об особом этапе в жизни Беньямина. Интерес к Брехту зародился еще до глубоких личных и политических потрясений 1924−1925 годов и не был вызван ими. Хотя общение стало плодотворным только после мая 1929 года, их первое знакомство, а также несколько последующих встреч, заслуживают внимания 37.

Первая установленная встреча Беньямина и Брехта между поздней осенью 1924 года и маем 1929 года была в ходе заседания «Группы 1925» 8 ноября 1926 года. Сам Беньямин не был членом этого писательского объединения. Письменное предложение Эрнста Блоха о его принятии на собрании 15 февраля 1926 года было отложено 87. Однако он смог посетить собрание 8 ноября в качестве гостя, о чем и написал Зигфриду Кракауэру 16 ноября:

Несколько дней назад я был на довольно занятном приватном собрании: кружок писателей под названием «Группа 1925» устроил обсуждение последней книги Бехера «Люизит [или единственная справедливая война]» в виде судебного процесса, где Дёблин был обвинителем, а Киш – защитником 88.

Брехт не только присутствовал на «суде», но и был его «председателем». Помимо Альфреда Дёблина и Эгона Эрвина Киша народными заседателями были Клабунд и Рудольф Леонхарт. Всего в заседании участвовало восемь человек: помимо уже упомянутых, автор предмета разбирательства Иоганн Р. Бехер, а также Леонхард Франк и Альфред Вольфенштейн 89.

Отнестись к этому «процессу» как к курьёзу значит преуменьшить его эстетическую и литературно-политическую значимость. Члены суда сообща защищали антивоенный роман Бехера «(CH Cl = CH) 3As (люизит) или единственная справедливая война» (Вена, 1926) от политического преследования. В марте 1926 года участники «Группы 1925» выступили против конфискации книги, считая эту меру «политизированной попыткой ограничить обсуждение злободневных тем» 90. Их солидарное осуждение цензуры было безоговорочным, однако они стремились выразить различия во взглядах на эстетическую политику и творчество, хотя в конечном счете «приговор» роману Бехера мог примирить разные позиции. Дёблин, говоря языком судебных заседаний, «вменял Бехеру в вину злонамеренное использование романной формы для создания односторонне-политического памфлета» 91. Аргументы Дёблина изложены в письме Рудольфа Леонхарда:

В обвинительной речи и в дальнейшей дискуссии Дёблин отстаивал иной творческий подход, выступая за роман, показывающий судьбы людей как развитие их личностей. Он упрекал Бехера за пренебрежение развитием персонажей, их судьбами, за использование для политической и научной пропаганды явно сырого материала и, прежде всего, за отсутствие художественной обработки 92.