Ким Ильинич - Третий батальон идет на Берлин

На другой день Ветров рассказывает мне и шутя, и серьёзно.

– Солдаты наши полячек с ума посводили. Вдовы они все, рассказывают, мужики погибли в тридцать девятом, земли своей у них нет, хозяйства – тоже, вот и живут в работницах. Наши солдаты тоже не отворачивались… молодость…

Оборона ещё не закончена. Приказ: 9-й роте срочно сняться с обороны и прибыть в распоряжение штаба полка майора П.П. Волгина. Капитан не объясняет причин. Я не спрашиваю: не положено.

Сумерки. Марш-бросок. Дорогой с Ветровым обсуждаем, стараемся угадать для чего роту сняли с обороны, направляют в тыл.

Штаб и тылы полка разместились в небольшом селе, в центре которого широко раскинулась среди подворья богатая усадьба помещика. Усадьба утопает в садах. В помещичьем доме штаб полка. Дежурный штаба передаёт, что майор Волгин приказал по прибытии командиру роты явиться к нему на квартиру.

Просторная комната. Прямо у стены – стол, на нем большая красивая лампа. Слева – широкая и высокая деревянная кровать. На кровати, на белых простынях – жена Волгина. Мы немного знакомы, она отвечает на моё приветствие. Майор в нижнем белье – внакидку – открывает мне дверь, приглашает к столу, на котором разложена карта; я достаю из сумки свою, точно такую же, карту.

Начальник штаба ставит задачу роте: рота должна ночью провести разведку, прочесать лес на фланге полка, по которому возможно проникновение противника в тылы полка.

Я слушаю рассеянно: мне крайне неудобно, я смущён, что посреди ночи попал в чужую спальную, тем, что при получении приказов рядом, в постели лежит женщина, а майор стоит передо мною в нижнем белье.

А когда я понимаю, что остаток морозной ветреной ночи рота будет бороздить глухой овражистый лес, каждую секунду ожидая засады и смерти, а эти двое останутся здесь, в этой жарко натопленной комнате, в постели с чистыми простынями, во мне невольно поднимается желание высказать им что-то обидное и оскорбительное.

Сдержавшись, я повторяю приказ, сворачиваю карту и ухожу, не оглядываясь.

О нескольких последующих днях в блокноте сделана запись:

«8. П. 45. …Идём на передовую.

9. П. 45. Заняли исходное положение. Противник занимает спиртозавод. Наша задача – выбить пр-ка. Весь день обстреливает из миномётов. Ранено 2-е. Я спокоен, когда идёт канонада, но всё-таки этот первый обстрел я перенёс на удивление просто, без волнения. Полтавец ранен в ногу.

10. П. 45. Приказ отменен. Снялись. Уходим.

11. П. 45. Проходим г. Вандсберг. Второй раз. Первый раз проходили утром 5. П. 45. Маленький, красивый городишко».

Память сохранила многие подробности этих суток войны. День и вечер утратились. Отчётливо помню только ночь. Непроглядную, чёрную ночь. Снегу нет. «Зима, а снегу нет». Нам это непривычно, мы удивляемся и говорим об этом. Батальон идёт в походной колонне. Кругом лес, совершенно безлюдно, пустые деревни, брошенные, мёртвые: ни единого огонька, ни одного голоса, ни лая, ни петушиного крика… Идти через такие деревни даже в колонне батальона жутко.

Снова лес. Я устал, устали и солдаты. Молчат, не разговаривают, не шутят даже на привалах. Где мы идём? Куда? Что впереди, что вокруг? Всё это перестаёт меня интересовать. Есть штаб батальона, полка, разведка, боевое охранение. Они всё знают и за всем следят.

Впереди восьмая рота. Начинается рассвет. Силуэты солдатских шапок, стволы карабинов, автоматов, ручных пулемётов мерно покачиваются передо мной на фоне серого неба.

Село. Батальон останавливается. По рядам передают: «Командиры рот к командиру батальона». Тороплюсь в голову колонны. Офицеры штаба батальона и командиры рот уже собрались. Молчаливой толпой они стоят вокруг капитана Ахметжанова. Докладываю о прибытии.

– Младший лейтенант Ильинич, покажите на карте, где сейчас находится батальон.

Такие вопросы и в такой форме нам задавали офицеры-преподаватели в военном училище и на курсах во время военных учений. Я так и воспринял его, подумал: «Комбат решил учить подчинённых бдительности… Коновалова и Овчинникова он уж, конечно, спросил, вызвал по одному и спросил». Но сам по себе вопрос не показался мне ни сложным, ни неожиданным.

Комбат держит в руках развёрнутую карту. Кто-то из офицеров освещает её карманным фонариком. У командиров рот я тоже замечаю развёрнутые карты. По своей карте за дорогой я не следил. Но надо отвечать. Осмотрел силуэты домов, строения, отыскивая характерный ориентир: так, как нас учили в военном училище.

Впереди и слева торчит на фоне серого неба высокий и острый шпиль деревенской кирхи. Мы стоим у высокой каменной стены. Это не жилой дом. Ещё совсем темно, но я догадываюсь, что мы стоим у стенки какого-то местного предприятия. Внимательно всматриваюсь в карту, быстро вспоминаю виденное, что мельком замечено ночью – немецкое название деревень, кирхи, развилки дорог, – всё быстро восстанавливается в памяти:

– Батальон находится на южной окраине села …, вот в центре кирха. Мы стоим у мельницы – отвечаю я, подстраиваясь под учительский тон вопроса.

Офицеры, каждый на своей карте, проверяют правильность моего ответа. Я слышу в их голосе какое-то облегчение, но не догадываюсь о причинах.

– Правильно! Итак, товарищи командиры рот, перед батальоном поставлена задача…

Командир батальона объясняет, что впереди нас никаких воинских подразделений нет. О противнике точных данных тоже нет.

«В последних числах января войска 3-й ударной, совершив трудный 450-километровый марш, вышли на территорию Германии северо-западнее Бромберга. Здесь мы начали занимать оборону на выгодных рубежах, чтобы не допустить возможных ударов противника в южном направлении… 79-й корпус перешел к обороне фронтом на север в районе Фандсбурга и Флотова».

Г.Г. Семенов. Наступает ударная.

М., 1970. Стр. 196–197*.

Высокая насыпь асфальтированного шоссе. Над насыпью – сложенная из кирпича арка. На арке, немного сбоку и криво на чёрной доске, белыми неровными буквами написано: «Вот она, проклятая Германия!»

Солдаты входят под арку молча, как мне кажется, тяжело, устало ступая. Кто-то говорит: «Это разведчики. Они первые всегда проходят».

Запись во фронтовом блокноте:

«12. П.45. Перешагнул германскую границу. «Вот она, проклятая Германия!» – встретил нас лозунг. Польша пешком, в дождь, в снег, по грязи… с боями, с обороной, пройдена. Я в Германии».

Этот момент запомнился. Чувства и мысли беспорядочно путались и громоздились, сознание подсказывало об историчности момента, но сильная утомлённость, метельная непогода, тяжесть многолетних ожиданий этого дня словно притупляли чувство радости; арка появилась на нашей дороге, кажется, неожиданно. Чувства и мысли этих минут много позже я изложил в стихах. Не думайте о них как о произведении искусства, думайте как о юношеской попытке выразить своё состояние: