Сергей Фомин - «Царское дело» Н.А. Соколова и «Le prince de l'ombre». Книга 1

Благодаря тому, что расшифровывание телеграмм с театра военных действий в период Японской войны было поручено Военно-походной канцелярии, князь Орлов ежедневно являлся Его Величеству, что создало ему репутацию человека, пользовавшегося полным доверием Царя и как бы Его личного секретаря. Князь Орлов часто устраивал в своём богатом особняке на Мойке приёмы для дипломатов и лиц высшего общества. Со слов князя Орлова, у них составилось убеждение, что Государь не принимает ни одного решения, не посоветовавшись с ним.

Князь Орлов был одним из первых владельцев автомобилей в России, и в пятом году предложил Их Величествам совершить несколько поездок на моторе, которым управлял сам; а когда у Государя явилось желание иметь свои автомобили, организация этого дела была поручена князю Орлову. Как всё при Дворе, введение моторов дало основание для создания целого нового ведомства, с большими штатами. Считая себя ответственным за езду Государя на автомобилях, князь Орлов стал лично управлять мотором при всех поездках Его Величества».

Тут самое время рассказать и о супруге Владимiра Николаевича – княгине Ольге Константиновне Орловой (1872–1923). Родилась она в Петербурге 12 ноября 1874 г. В жилах ее текла кровь Рюриковичей. Княгиня Орлова была дочерью генерал-адъютанта князя Константина Эсперовича Белосельского-Белозерского (1843–1920) и Надежды Дмитриевны (1847–1920), урожденной Скобелевой, сестры знаменитого «Белого генерала».

В свое время многих потрясло скандальное известие: «Состоящий в Свите Государя более 25 лет ген. – лейт. князь Константин Эсперович Белосельский-Белозерский перешел, по словам “Биржевых Ведомостей”, из православия в католичество» [3] «Переход в католичество» // «Раннее Утро». М. 1908. 8 августа. .

Княгиня Ольга Константиновна Орлова на Костюмированном балу 1903 г.

29 апреля 1894 г., в 19 лет Ольга Константиновна обвенчалась с конногвардейским поручиком, князем В.Н. Орловым.

По отзывам современников, княгиня была гордой, несколько ограниченной женщиной; она не отличалась ни высокими духовными качествами, ни интеллектом, ни даже красотой. Однако она «была, как говорится, “дамой приятной во всех отношениях”. Изящество и изысканный вкус, а также немалое состояние сделали ее заметной фигурой в Петербургском свете» 2. То была, писал о ней знавший ее князь С.А. Щербатов, «первая модница Петербурга, тратившая на роскошные туалеты огромные средства и ими славившаяся».

Петербургский салон Орловых в их доме на набережной Мойки, 90, отличался утонченным аристократизмом. Хорошо осведомленный современник (генерал А.А. Мосолов) отмечал, что «Ольга Орлова […] любила приемы у себя на Мойке. Особняк этот по внутренней обстановке походил на музей. У нее собирались дипломаты и дамы, щеголявшие в платьях от лучших портных Парижа».

В этом-то салоне и изобразил ее В.А. Серов на знаменитом портрете, благодаря которому имя княгини, собственно, и осталось в истории.

«Роскошная светская дама, нарядная красавица, законодательница мод написана в окружении своей пышной обстановки… Так она и трактована, эта женщина-орхидея, закутанная в меха и шелка, присевшая на кончик стула в ожидании, когда ей подадут лимузин, чтобы ехать на придворный бал», – так говорится об этом портрете в беллетризированной биографии художника.

Леон Бакст. Портрет княгини Ольги Константиновны Орловой. 1909 г. Русский музей. Санкт-Петербург

В.А. Серов писал этот портрет по заказу самой княгини. Некоторые подробности в связи с этим содержатся в мемуарах князя Ф.Ф. Юсупова (убийцы Царского Друга), общавшегося с художником, писавшим и его портрет: «…Серов не торговал талантом и заказ принимал, только если ему нравилась модель. Он, например, не захотел писать портрет великосветской петербургской красавицы, потому что лицо ее счел неинтересным. Красавица все ж уговорила художника. Но, когда Серов приступил к работе, нахлобучил ей на голову широкополую шляпу до подбородка. Красавица возмутилась было, но Серов отвечал с дерзостью, что весь смысл картины – в шляпе».

Художник работал над картиной на протяжении 1910–1911 гг. одновременно с портретом своей соплеменницы Иды Рубинштейн. То были итоговые работы В.А. Серова.

Современники свидетельствовали, что Валентин Александрович остался доволен своим творением, что случалось с ним не столь уж часто. А вот отношение современников к портрету княгини было весьма противоречивым. «Одни восхищались высоким стилем картины, талантом и мастерством Серова. Другие отмечали безкомпромиссность взгляда художника на заказчицу и подозревали его в сарказме».

Валентин Серов. Портрет княгини Ольги Орловой. 1911 г. Русский музей. Санкт-Петербу

Известный художник и искусствовед И.Э. Грабарь считал, что картина эта является по существу «злой сатирой на вырождающуюся аристократию». Ныне это, по существу весьма верное, замечание подвергнуто – причем, совершенно бездоказательно – уничижительной критике, а сам академик обвинен при этом в лакействе: «по угодливому выражению И. Грабаря». Сделано это в комментариях к изданию нового извода воспоминаний Т.Е. Мельник, дочери Лейб-медика Е.С. Боткина, вышедших в 2011 г..

Мы не имеем ничего против публикации подобного рода исторических источников, содержащих клеветнические выпады против Государыни, А.А. Вырубовой и Г.Е. Распутина, но в книге, содержащей комментарии и предисловие (т. е. при наличии всех инструментов, потребных для восстановления правды), ни словом не упомянуть о давно и основательно, с документами в руках, опровергнутой лжи и подтасовках, увидевшей свет к тому же в уважаемом петербургском издательстве «Царское Дело», это, по меньшей мере, странно.

Такой позицией издательства была удивлена и составитель книги О.Т. Ковалевская, выразившая в разделе благодарности особую признательность директору «Царского Дела» за то, что тот, «несмотря на то, что не разделяет мнение автора по некоторым вопросам, в частности, касающимся личностей Г.Е. Распутина и А.А. Вырубовой, проявил широту, независимость взглядов». (Теперь то же самое издательство выпускает апологетические книги о Царском Друге.)…Что до «широты», то это как раз тот случай, о которым в свое время писал великий петербуржец Ф.М. Достоевский, полагая, что русский человек слишком уж иногда широк, не мешало бы его и обузить.