Олег Рогозовский - Записки ящикового еврея. Книга четвертая: Киев. Жизнь и работа в НИИГП 1975-93 гг

В общем, работа получила высокую оценку комиссии (в ней, кроме военных был будущий главный инженер ЦНИИ «Морфизприбор» Рыжиков и будущий глава цифрового отделения этого же головного института Лисс). Более того, получила она и «высокую» американскую оценку, но об этом позже.

Эти оценки не повлияли на наши премии. Премии обычно закладывались в стоимость работы и зависели от этой стоимости.

Работа заслуживала премии, но тут вступило в силу одно из ограничений. Директор и главный инженер не имели права получать в качестве премиальных по темам больше шести окладов за год. Одновременно с нашей защищалась работа в 12 отделе под руководством Недельского. Она была провальной и ее военные не хотели принимать. Их еле уломали.

Но тема Недельского премию получила. А он, как научный руководитель, вместе с выговором и уменьшением квартальной премии получил и полную премию. Дело в том, что их тема стоила больше, значит и премия была больше. Если бы дали «Ромашке», то директор недополучил бы какую – то сумму (м. б. 50 руб). А так лимит был закрыт полностью и премия «Ромашке» уже ничего бы им не принесла. Зачем же ее давать? А полная премия Недельскому была дадена, так как по положению премия директору составляла определенный процент (не помню, 50 % или 75 % от премии научному руководителю или главному конструктору).

Все это я узнал позже, когда пришлось сдавать следующую, уже большую и дорогую тему «Ритм». Чуть раньше я ознакомился с очень секретным приказом Министра Судпрома, о том, что научый руководитель НИР или главный конструктор ОКР, имеет право считать себя автором всех трудов, написанных в отчетах по этой теме, подписанных им. Об этом мне говорил Алещенко давно, когда меня назначали научным руководителем НИР «Рыбак-УН» и «Ромашка». Мол, я не потрачу понапрасну времени – оно окупится [23] По моим оценкам, я имел почти готовую диссертацию на три года раньше, что было подтверждено и комиссией, проверявшей состояние работ заочных аспирантов. . Я его тогда не понял, а когда прочел приказ министра, то и не принял – как это выдавать чужие работы за свои? Оказывается, это разрешалось и поощрялось. Красноречиво рассказал об этом И. А. Ушаков (см. выше), когда подписанные главным конструктором отчеты зачлись как научные труды при выборе в Академию Наук. Но работала эта фишка не для всех.

Расскажу еще про эпизод с Катей Пасечной, который охладил наши отношения. У нас в группе и в комнате внизу работал «чайный домик». На самом деле он был кофейным – мы пили кофе вместо зарядки. «Содержателем» домика был я – кофеварка, чашки, кофе и кофемолка были даже не из дома, а из командировочного набора, который я возил с собой. За чашку кофе мы скидывались по 5 копеек, чтобы восполнить запасы кофе. Иногда добавлялась выпечка или пирожные. Гостей угощали бесплатно.

Кофе мы пили в 11 часов, а в обед Катя и девочки из ее группы нередко просили кофемолку для помола не только кофе, но и каких – то специй. Как – то я сказал, что кофе вообще – то чувствителен к посторонним запахам, но от меня отмахнулись – у нас обоняние лучше, и мы ничего не чувствуем. Однажды смололи какой – то очень злой не то черный, не то красный перец. Если бы пахла только кофемолка, можно было бы пережить, но вкус кофе существенно изменился. Наши потуги вымыть кофемолку и отбить привкус ни к чему не привели. В очередной раз я отдал девочкам кофемолку и попросил их привкус устранить. У них не вышло, они сказали, что это со временем пройдет. Тогда я сказал – если не выйдет за неделю – забирайте эту кофемолку и принесите другую, без привкуса. Катя другую не нашла и купила новую кофемолку, почему – то красную – она стоила рублей десять. После этого Катя очень на меня обиделась. И все ее девочки тоже. Отношения продолжались, но привкус, как в кофе, оставался. Кто – то потом мне сказал, что Катя очень бережливая в смысле расходования денег. А тут, видимо, принцип был нарушен.

Несколько слов о Л. Н. Половинко. Лёпа был хорошим специалистом, хорошим человеком, хорошим товарищем и неплохим начальником. (Неплохой начальник – тот, кто не мешает работать).

Опишу один из эпизодов с ним, случившимся на моих глазах. Мы на работе нередко задерживались. После нее хотелось немного пройтись – хотя бы до проспекта Победы. Так мы нередко ходили с Барахом, иногда с Лёпой, когда он был без мотоцикла. Во время какого – то ремонта моста через железнодорожные пути на Воздухофлотском проспекте он был перекрыт. Приходилось перелезать внизу через какую – то слепленную из шлакоблоков ограду. Лёпа был перворазрядником по прыжкам в длину, и перелезть через стенку для него не было проблемой. Но тут, подойдя к ограде, он обнаружил, что у него в руках два портфеля, и попросил их подержать, пока он перелезет. Держа портфели, я заметил на них сургучные печати: «Лёпа, ты что, не сдал портфели в первый отдел?». Лёпа одним махом перелетел назад через стенку, схватил портфели и стартанул обратно, в надежде, что кто – то в первом отделе еще задержался, или, по крайней мере, его ищут. Я еще успел крикнуть, нужно ли мне с ним бежать, но он на бегу сказал: «нет, нет, не надо». В общем – то, это мелочь, у всех что – то бывало, но не так.

То, что его «заносило» по более серьезным вещам, связано не только с его личными особенностями, но и с отсутствием безусловных моральных авторитетов у его начальников. Остался бы жив Коля Якубов, может быть, Лёпа и нашел бы себе достойное место в команде «Звезды». А так, его увлечение системным планированием «ПЕРТ», разработанной американцами для проектирования и производства атомных ПЛ («Наутилус» и дальше) сбило его «с панталыку». Такая система в СССР работать не могла. Лозунгом у нас было плановое хозяйство, а на самом деле везде процветала штурмовщина и натуральное хозяйство в каждом министерстве и даже главке, так как что – нибудь нужного качества и вовремя получить было невозможно. Институтские начальники, на словах признавая Лёпину теоретическую правоту, на тормозах спускали его предложения, пока он не очутился вне планирования комплексных отделов, под крылом Лены Васильевны Казанцевой – начальника нашего планового отдела. Она использовала его знания в качестве аргумента против непродуманного и несогласованного планирования комплексных отделов. Ее любимым лозунгом был «Нет денег – не стройте!». В таком качестве Половинко стал Алещенко не нужен, а для других вреден. Не находя себе применения, он согласился на предложение Вадима Юхновского – в то время главного инженера КБ «Дальприбора» – стать его заместителем и возглавить там всю науку и научную организацию труда.

На мои (и не только мои) увещевания – стенания: «Лёпа, что ты делаешь – это же не твоё, твоё место здесь», Лёпа вдруг неожиданно сказал: «Понимаешь, я попробовал быть начальником и отравился властью. Здесь я больше начальником не стану». Я онемел. От кого – кого, но от него я этого не ожидал. Он вроде бы подходил на эту роль меньше остальных.