Уилл Смит - Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда

Но в ту ночь я стоял в дверях комнаты и смотрел, как мой отец осыпает ударами женщину, которую я любил больше всего на свете. Я смотрел, как она беспомощно падает на пол – и не мог пошевелиться.

Все детство мне было страшно, но это был первый раз, когда я осознал свою беспомощность. Я был старшим сыном моей мамы. Я был от нее меньше, чем в десяти метрах. Ей мог помочь только я.

Но я ничего не сделал.

В тот момент эта детская беспомощность стала частью моей личности. И, независимо от моих поступков, от моего успеха, от заработанных денег, записанных хитов и побитых рекордов в кинопрокате, в глубине души я всегда слышал эту маленькую тихую мыслишку: я трус, я все профукал, мамочка, прости, прости меня, пожалуйста.

Знаешь, что бывает, когда главных двое? Когда главных двое, погибают все!

В ту ночь, когда мне было всего девять лет и я смотрел, как разваливается моя семья, и моя мама падает на пол, – в тот момент я дал молчаливую клятву. Своей матери, своей семье, себе.

Однажды я стану главным.

И этого больше никогда, никогда не повторится.

Вы-то все явно думали, что я начну книгу со слов «Я-я-я-я родился и вырос в Западной Филадельфии…», а не с рассказов о домашнем насилии и страданиях.

И у меня, правда, было такое искушение – я ведь притворщик. И не простой какой-нибудь притворщик, я – легенда, плохой парень, человек в черном: я кинозвезда . Мне постоянно хочется разобрать реальность на части, перестроить ее и поменять на то, что мне больше нравится. Или, скорее, что нравится вам: я ведь любимец публики. Это буквально моя профессия. «Правда» – это то, во что я решил заставить вас поверить, и я заставлю вас в это поверить. Такая уж у меня работа.

Мне хотелось подчистить правду, навести глянец, чтобы она засверкала. Я – мастер рассказывать истории. У меня было искушение показать вам безупречный бриллиант, несгибаемого парня. Продемонстрировать вам фантастический образ успешного человека. Мне всегда хочется сделать вид, что все хорошо. Я живу в постоянной войне с реальностью.

Конечно, существует и тот «Уилл Смит», что расхаживает по красной ковровой дорожке, летает на аэромобиле, носит пацанскую стрижку, бьет рекорды в кинопрокате, женится на красотке, подтягивается как в фильме «Я – легенда». Крутой «Уилл Смит».

А есть я. Эта книга обо мне.

Я родился и вырос в Западной Филадельфии,

Целыми днями торчал на спортивной площадке,

Зависал, тусовался, круто отрывался,

А каждый день после школы мне давали люлей хулиганы…

Вот как должно было петься в той песне. Ну ладно… признаю, я был чудаковатым пареньком. Тощим, бестолковым, с очень странными предпочтениями в одежде. Еще мне не повезло родиться с выдающейся парой ушей, похожих на ручки трофейного кубка, как однажды подметил Дэвид Брэндон.

Наверное, я бы и сам над собой насмехался. В добавок ко всему, я еще и загонялся по физике с математикой. Наверное, я люблю математику за ее точность. Мне нравится, когда все складывается. Числа не играют в игры, у них нет настроений или мнений.

Еще я много болтал – наверное, даже слишком. Но, самое главное, у меня было буйное и живое воображение, целая жизнь в фантазиях, которые были намного масштабнее и длились намного дольше, чем у большинства детей. Пока другие дети возились с пластмассовыми солдатиками, мячиками и игрушечными пистолетиками, я конструировал замысловатые фантастические сценарии и погружался в них без памяти.

Когда мне было восемь или девять, мамуля отправила нас с Пэм в летний лагерь Сэйр-Моррис в Юго-Западной Филадельфии. Лагерь был самый обычный: игровая, бассейн, мастерская. После первого дня я вернулся домой и прибежал на кухню, где сидела мама с нашей соседкой мисс Фредой.

– Привет, малыш. Как тебе лагерь? – спросила мамуля.

– Ох, мам, мне так понравилось. Там был большой джазовый оркестр с трубами и скрипками, с певцами и барабанами, и у них еще были такие штуки, – я изобразил игру на тромбоне.

– А еще был конкурс танцев, и человек пятьдесят танцевали одновременно…

Мисс Фреда посмотрела на мою маму – Джазовый оркестр? Пятьдесят обученных танцоров? В детском лагере?

Мисс Фреде было невдомек, что она попала под перекрестный огонь нашей с мамой веселой игры, которая продолжается и по сей день. По правилам этой игры, я описываю самую яркую, захватывающую, невероятную сцену, которую только могу представить, перемешиваю ее с тем, что случилось со мной на самом деле, а мамулина задача – определить, что из этого правда и в каком случае ей нужно что-то предпринять.

Мама замолчала и близко наклонилась ко мне. Ее взгляд работал как старинный детектор лжи, действующий на материнской мудрости. Он выискивал малейшие прорехи в моей невероятной истории. Я не повел и бровью.

Но она увидела достаточно.

– Уиллард, не шути так. В лагере Сэйр не было никакого джазового оркестра.

– Нет, мама, я точно говорю – это было обалденно.

Сбитая с толку мисс Фреда сказала:

– Но Кэролайн, он ведь даже не знает, как называется тромбон – значит, наверное, правда видел его?

– Нет. Он все время такое проделывает.

Ровно в этот момент в кухню зашла Пэм, и мама спросила:

– Пэм, сегодня в лагере правда был большой джазовый оркестр, конкурс танцев и тромбон?

Пэм закатила глаза.

– Чего?! Нет, конечно. Это был музыкальный автомат, мам. Уилл целый день стоял там и слушал музыку – даже в бассейн не пошел.

Мамуля посмотрела на мисс Фреду.

– Я же говорила.

Я расхохотался – мамуля выиграла этот раунд, но я хотя бы победил мисс Фреду.

Мое воображение – это дар, а когда он совмещается с моим умением работать, с неба начинает идти дождь из денег.

Мамуля всегда больше всего во мне любила мое воображение (и то, что я хорошо учился). У нее ко мне немного странное отношение. Она любит то, как я валяю дурака, но требует, чтобы я был умным.

Когда-то в жизни она решила, что может говорить только о важном: об образовательной реформе, инвестициях в будущее, недобросовестных законах в сфере здравоохранения. Она «не терпит глупости». Они с папулей вечно спорили обо всем на свете.

– Интеграция – это худшее, что происходило с черными, – категорически заявлял папуля.

– Я тебе не верю, Уилл, – ты просто пытаешься меня позлить, – отмахивалась мамуля.

– Нет, ты послушай, Кэролайн! До интеграции у нас все было свое. Черный бизнес процветал, потому что ниггерам приходилось покупать у ниггеров. Химчистка, ресторан, мастерская – все были нужны друг другу. Но как только черным разрешили есть в Макдоналдсе, вся наша экономическая инфраструктура пошла коту под хвост.