Апполон Кузьмин - Татищев

Татищева позднейшие биографы постоянно упрекали в «трудном» характере, нетерпимости к коллегам. Выше приходилось касаться существа этой нетерпимости. И при организации Монетной конторы Волков заметил в письме кабинет-секретарю Макарову: «Сами ведаете о Татищеве, что ему под командою быть не захочетца». Но дело было не столько в характере, сколько в принципах. Традиция ставила на первое место чин и происхождение, а Татищев — знание дела. Многие внешние личные столкновения на самом деле носили глубоко общественный характер. Татищев всегда был нетерпим к религиозному мракобесию, и эта нетерпимость усилилась в связи с бракоразводным процессом 1728 года. Между тем восстановление некоторых традиций допетровской Руси, поощрявшееся верховниками, сопровождалось наступлением религиозных фанатиков. В 1726 году Маркелл Родышевский подал в Преображенскую канцелярию (тайный сыск) донос на Прокоповича, обвиняя его в ереси. Екатерина I поддержала Прокоповича. Но после ее смерти дело возобновилось. Родышевский распускал слухи и о религиозной неблагонадежности Татищева. Татищеву приходилось отступать от некоторых из своих принципов или же так или иначе скрывать их. Он, как правило, шел навстречу предложениям и пожеланиям Феофана Прокоповича и Антиоха Кантемира, хотя, как можно будет увидеть далее, по ряду вопросов расходился с ними довольно значительно. Все это необходимо учитывать, наблюдая известные противоречия в его записках: прежде чем отправить их «верхам», Татищев обычно обсуждал их в более или менее обширном кругу собеседников и вносил те или иные изменения хотя бы из вежливости: иначе зачем обсуждать?

А писал в московский период Татищев много. Помимо неустанных поисков материалов и непосредственной работы над «Историей», а также рассуждений по финансово-экономическим вопросам, он начал свой главный философский труд — «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ». Готовит он и новую редакцию сочинения о мамонте, рассчитывая опубликовать его в издании Академии наук. Опубликовать этот труд Татищеву, как уже говорилось, не удалось (он вышел в свет лишь в самое недавнее время). Не было напечатано и его разыскание о русских монетах 1664 года, предложенное академии в 1732 году (это сочинение не найдено до сих пор). Татищев, очевидно, догадывался, кто и почему молчаливо тормозит выход в свет его работ: в академии, как и в коллегиях, подвизались немцы. Но выбора у него не было. Он и впоследствии будет неизменно работать для академии, практически ничего не получая взамен.

Между тем в Москве неожиданно вспыхнули события, резко повысившие интерес к истории и ко всем общественно-политическим вопросам. Всех эти события застали врасплох. Никто не сумел сохранить ясности и последовательности в поведении. Налет растерянности лег даже на действия самых сильных и мудрых. Не избежал этого и Татищев, оказавшийся в гуще событий.

Правление Петра II не сулило ничего хорошего Российскому государству. Это сознавали все трезвомыслящие деятели даже из лагеря сторонников юного царя. Не случайно после смерти Петра II даже Долгорукие отказались поддержать аферу бывшего царского любимца Ивана Алексеевича Долгорукого с подложным завещанием в пользу своей сестры — невесты царя — Екатерины Алексеевны. Неизбежный спутник абсолютизма — фаворитизм — все ярче проявлялся в последние два года пребывания на престоле склонного к развлечениям юного монарха, пробуждая желание поставить монаршим капризам какие-то пределы. В конечном счете от фаворитизма могли пострадать все, хотя очень многим и хотелось попасть в число фаворитов. Поэтому, когда Петр II накануне своей свадьбы скончался, вопрос о дальнейшем правлении стал стихийно обсуждаться в разных слоях высшего общества.

Петр II умер в ночь на 19 января 1730 года. В Москве в это время находились не только высшие правительственные органы, переехавшие сюда несколько лет назад, но и большое число провинциальных дворян, собравшихся на свадьбу императора. Немедленно поползли слухи, что прежнего самодержавия не будет. Воспринимали эти слухи различно. Многие боялись того, что вместо одного плохого появится другое — худшее. В кругах мелкого дворянства велись разговоры, подобные записанным саксонским посланником У. Л. Лефортом: «Знатные предполагают ограничить деспотизм и самодержавие... кто же нам поручится, что со временем вместо одного государя не явится столько тиранов, сколько членов в совете, и что они своими притеснениями не увеличат нашего рабства». Были и иные мнения. Бригадир Козлов, приехавший в самый разгар событий из Москвы в Казань, рассказывал о предполагавшемся ограничении самодержавия с восторгом: императрица не сможет взять из казны ни табакерки, не сможет раздавать денег и волостей, приближать ко двору фаворитов. В России, по впечатлениям Козлова, появилась возможность «прямого правления государства», прямого течения дел, какого не было никогда в русской истории.

В 1730 году в России сложилась весьма благоприятная обстановка для плодотворных преобразований в государственной системе. Более на протяжении едва ли не всей дореволюционной истории подобных ситуаций не было. Вопреки опасениям определенных групп дворянства верховники (то есть члены Верховного тайного совета) не могли стать тиранами хотя бы потому, что в совете были представлены очень разные по настроениям и политическим взглядам лица. Иначе и быть не могло. Древние спартанцы и киевляне XII века устанавливали своеобразное двоевластие, избирая первые двух царей, а вторые двух князей с единственной целью — раздробления и обезврежения неизбежных корыстных устремлений власти. Но между верховниками и шляхетством, как на польский манер называли в это время дворянство, существовали действительные трения и разногласия, выразившиеся в недоверии значительных слоев дворянства Верховному тайному совету. В литературе это недоверие часто объясняется знатностью ведущих верховников. Вскоре после кончины Петра II в состав Верховного тайного совета были введены два наиболее популярных полководца русской армии: Михаил Михайлович Голицын и Владимир Васильевич Долгорукий. В результате из семи членов совета пять оказались представителями двух знатных фамилий. Дело, однако, обстояло значительно сложнее.

Трения между массой дворянства и верховниками проистекали не из-за знатности одних и незнатности других. В числе противников верховников также были представители знати — старых аристократических фамилий, вполне способных конкурировать в знатности с князьями Голицыными и Долгорукими. Так называемый «проект тринадцати» поданный в Верховный тайный совет наряду с другими дворянскими, предусматривал даже «сделать различие между старым и новым шляхетством, как это практикуется в других странах». Основная линия расхождений верховников с массой дворянства была примерно той же, что и в спорах Татищева с Мусиными-Пушкиными. При всех колебаниях Верховный тайный совет в 1727-1729 годах чаще всего принимал точку зрения Голицына, искавшего решения стоявших перед государством проблем на путях расширения (и следовательно, поощрения) торговли и предпринимательства. Косвенно это затрагивало интересы дворянства, так как тяжесть налогового обложения приходилась на крестьян — объект эксплуатации со стороны дворянства. К тому же в поисках средств правительство вынуждено было сокращать жалованье служащим-дворянам.