Плутарх - Жизнеописания

Взявшие Рим галлы были выгнаны Камиллом; но государство не могло скоро оправиться от постигшего его удара. В его пределы вступила сильная неприятельская армия под начальством Ливия Постума. Он расположился с войсками невдалеке от Рима и отправил затем посла объявить, что латинцы желают возобновить прежние, ослабевшие от времени дружбу и родственные отношения и новыми брачными связями вторично соединить оба народа и что, если им пошлют достаточное число девушек и вдов, они заключат с римлянами мир и дружбу, точно так же, как то было у них раньше с сабинцами.

При этом известии римлянами овладел страх перед грозившею им войною; но в то же время выдачу женщин они считали таким же позором, как рабство. Одна рабыня, Филотида, по-другому – Тутола, помогла им выйти из затруднения. Она советовала им не исполнять ни одного из требований, а прибегнуть к хитрости, не обнажая оружия и не выдавая женщин. Хитрость состояла в том, что сама Филотида вместе с другими красивыми рабынями должны были одеться в платье свободнорожденных женщин и отправиться к неприятелям. Затем Филотида должна была зажечь ночью огонь – условный знак, чтобы вооруженные римляне напали на неприятелей во время сна. План этот был приведен в исполнение: латинцы дались в обман. Филотида зажгла огонь на высокой дикой фиге, но скрыла его сзади покрывалами и платками, так что неприятель не видал огня, римляне же прекрасно видели его. Когда они заметили сигнал, то быстро выбежали из города, причем часто называли в воротах друг друга по именам для того, чтобы не медлить. Они неожиданно напали на неприятеля и разбили его, учредив в память этой победы праздник. Ноны называются «Капратинскими» потому, что дикая фига по-латыни – «капрификус». Римляне угощают тогда своих жен за городом, в тени диких фиг. Рабыни ходят взад и вперед, собираются в кучки и говорят различные шутки, затем начинают бить одна другую и кидаться каменьями в знак того, что они стояли когда-то на стороне римлян и принимали участие в сражении. Это объяснение принято не всеми историками. Напротив, обычай называть друг друга днем по имени и ходить для принесения жертвы на Козье болото, словно на праздник, находит себе более подтверждения в первом рассказе. Быть может, однако, оба эти случая имели место в один день, но в разное время.

По преданию, Ромул исчез на пятьдесят пятом году от рождения, после тридцативосьмилетнего царствования.

XXX (I).ВСЕ, ЧТО я мог узнать самого интересного о жизни Ромула и Тесея, заключается в следующем. Во-первых, один из них добровольно, по собственному желанию, имея возможность править Трезеной, наследством, которым мог гордиться, сам, никем не принуждаемый, решился совершить великие подвиги; другой, не желая быть рабом и наказанным, сделался храбрым, по выражению Платона, конечно от страха, и принужден был решиться на смелое дело из боязни перед угрожавшим ему ужасным несчастьем. Далее, величайшим подвигом для одного было убить альбанского царя, тогда как другой мимоходом, готовясь к дальнейшим подвигам, убил Скирона, Синида, Прокруста и Коринета, причем, наказав их, освободил Грецию от кровожадных деспотов, прежде чем кто-либо узнал имя своего спасителя. Один мог ехать по морю, не подвергаясь опасности, не рискуя быть обиженным разбойниками. Ромулу же при жизни Амулия нельзя было жить спокойно. Важным доказательством справедливости этих слов служит то обстоятельство, что, тогда как один, никем не обиженный, напал на злодеев для защиты других, братья позволяли царю оскорблять всех, пока не оскорбили их самих. Если одному ставят в подвиг то, что он получил рану в сражении с сабинцами, убил Акрона и вел несколько победоносных войн, этим подвигам мы можем противопоставить битву с кентаврами и поход амазонок. Смелый план Тесея избавить сограждан от платежа дани Криту и отдать себя на съедение чудовищу, быть или жертвой за смерть Андрогея или – что самое легкое в сравнении с тем, о чем я говорил выше, – рабом надменных, враждебно относившихся к нему людей, исполнять низкие, позорные работы, отплыв добровольно вместе с девушками и мальчиками, – этот план можно назвать в высшей степени смелым, как и великодушным, честною заботою об общем благе, жаждой славы и доблести. Мне кажется, философы вполне правы, говоря, что любовь боги посылают, заботясь о спасении молодых людей. По крайней мере, любовь Ариадны к Тесею, по моему мнению, более чем что-либо другое имеет право считаться делом богов, желавших быть орудием его спасения. Ее чувства к нему следует не порицать, но удивляться, что так поступали не все мужчины и женщины. Если это выпало на долю одной ей, она, на мой взгляд, вполне заслужила любовь бога за свое стремление к прекрасному, честному и идеальному.

XXXI (II).ОБА, ТЕСЕЙ и Ромул, были созданы для того, чтобы управлять, и ни один из них не сумел быть царем. Оба они свернули с прямого пути и произвели перемены в государственном устройстве: один ввел демократию, другой – тиранию, и оба ошиблись, но из различных побуждений. Царь должен прежде всего заботиться о сохранении своей власти, сохранить же ее можно – удаляясь от недозволенного и стремясь к дозволенному. Кто или слишком добр, или слишком строг, тот перестает быть царем или правителем, – он начинает заискивать перед народом или превращается в деспота и становится предметом ненависти и презрения для своих подданных, хотя в первом случае выказывает свое мягкое, доброе сердце, как во втором – навлекает на себя обвинение в себялюбии и жестокости.

XXXII (III).ЕСЛИ не следует приписывать гневу богов даже всех наших несчастий, но искать причины их в различии нравов и страстей, никто не станет оправдывать необдуманного гнева Ромула, его безрассудного раздражения по отношению к брату. Снисхождения заслуживает тот, кого, подобно сильному удару, потрясли и лишили равновесия более важные причины. Если Ромул поссорился с братом, взвесив все обстоятельства дела, по зрелом размышлении, из желания общей пользы, нельзя поверить, что такой ужасный гнев овладел его рассудком внезапно; в то же время Тесей был вооружен против сына, ослепленный любовью, ревностью, вследствие клеветы женщины – чувствами, которые чужды только немногим людям. Важнее всего то, что Ромул доказал свое раздражение на деле, что имело печальный конец; гнев же Тесея ограничился одной бранью и старческими проклятиями. Дальнейшая участь его сына зависела от выпавшего на его долю жребия. Вот все, что можно сказать в оправдание Тесея.

XXXIII (IV).ЧТОБЫ достичь великого, Ромулу пришлось начать с самого малого. Прежние рабы, свинопасы, раньше, чем сделаться свободными, освободили почти всех латинцев и в одно время заслужили в высшей степени почетные прозвища «убийц рабов», «спасителей родных», «царей народов» и «основателей городов» – не «пришлецов», как Тесей, который составил один город из соединения многих общин и уничтожил много городов, носивших имена древних царей и героев. Ромул сделал то же, но позже. Он заставил неприятелей переселиться, разрушить свои прежние жилища и соединиться с победителями. Прежде всего ему не приходилось ни населять вновь, ни увеличивать города, существовавшего раньше, – он основал новый город и, основав его, приобрел себе землю, отечество, царскую власть, род, жену и родственников. Он никого не убивал, не лишал жизни, напротив, был благодетелем бездомных скитальцев, желавших сделаться гражданами. Он не убивал разбойников и злодеев, но покорил народы силой оружия, завоевал города и отпраздновал свой триумф над царями и вождями.