Алекс Шу - Записки партизана сцены. Ал кого лик, или Красна чья рожа

У меня было стойкое ощущение, что звуковичке не хватало грубого, животного секса, и её хвостатый мальчик слишком правильный, чтобы укусить подругу как надо.

Я пришёл в “Чёрную моль”, находящуюся на излёте своей творческой жизни. Она уже перешла из затяжного планирования в смертельное пике, но слабая надежда на благополучный исход ещё теплилась в её издыхающем организме.

Это было замечательное место. Старожилы кабака ещё не растеряли той сплочённости и единения, того духа соратничества и общности, которым “Моль” отличалась от большинства театров. Чувствовалась семейная атмосфера, практически не было интриг и взаимной зависти. Это было замечательное место. Слёзы сами собой наворачиваются на глаза при описании тех дней. Это сродни первой любви, воспоминания о которой вызывают светлую грусть и ностальгию.

Мне очень повезло, в том смысле, что первым театром была именно “Моль”.

Труппа состояла в основном из учеников Юрьевича, которых он забрал в создаваемый театр. Молодые талантливые парни и девушки, поющие и танцующие, искренне любящие своё дело. Были и взрослые, умудрённые опытом актёры, но они составляли меньшинство.

Одним из них был Борис Львович, или просто Конь. Почему, Конь, я понял чуть позже.

Сухой, тёмно-русый с рыжиной мужчина, лет сорока пяти – пятидесяти, с удлиненными волосами, подъеденными проплешинами на лбу и макушке. Обладатель рыжих моржовых усов и хитровыебанного взгляда слегка на выкате светлых глаз. Он хотел казаться очень серьёзным и маститым артистом. Возможно, именно таким он и был.

Перед выходом на сцену Борис Львовичич обычно прохаживался за кулисами, склонив голову и повторяя текст. Периодически он начинал отбивать чечётку, степовать и фыркать, потрясая головой. Видимо, таким образом сбрасывалось избыточное напряжение в теле. Именно в такие моменты он напоминал коня в стойле, фыркающего и бьющего в нетерпении копытом.

Коля как-то порекомендовал попросить у Коня счастья, и, видя моё недоумение, пояснил: «Подходишь к Коню сзади, и тихонько стоишь, произнося – “Конь, Конь, дай мне счастья”. И всё, считай, что оно уже у тебя в кармане».

Пару раз я пробовал, но, безрезультатно, как мне казалось. Теперь то, я понимаю, что нахождение там, в этом месте и было счастьем.

Животное, как называла его актриса Катя Короблёва.

Гей. Не пидор, а гей. Человек, работавший в молодости врачом в реанимации и вовремя понявший, что его призвание – это актёрское мастерство. Мне трудно его описать, но всё же попробую.

Гидроперитный блондин, с красным от пьянства лицом и рябой кожей. Коренастый, подтянутый, пластичный. Страшный внешне и печальный внутри. Откровенный педик во всех проявлениях: безстрашный и циничный, живуший с больной матерью, одинокий человек.

Безстрашный, циничный врач-гомосек, ставший актёром. Как вам?

С Меньшаковым мы частенько бухали. Как выяснилось, мы были соседями, жили в одном районе, это было хорошим поводом ездить вместе домой на такси.

Вёл он себя прилично, без поползновений и попыток сблизиться. Лишь однажды, ранним утром, после очередной пьянки, стоя у метро “Каховская” и обсуждая гомосексуализм как социальное явление, Меньшаков, воспользовавшись поводом, внешне абсолютно равнодушно, как бы между делом, буднично спросил: «Хочешь, я тебе сейчас отсосу?», намекая на спокойное и безэмоциональное отношение к своей “особенности”. Я так же буднично ответил: «Неа». Больше мы к этой теме не возвращались.

Алёна Очарованиешвили – настоящая Примадонна, предмет моих вожделений, женщина-мечта. Тогда этой ягодке было сорок с небольшим. Алёна была прекрасна, особенно в коротких шортиках и обтягивающей блузке, костюме из спектакля “Предпоследнее предупреждение”. Финансовое благополучие и наличие достойного мужа сказывались на её характере. Лёгкость, удовлетворённость и, как следствие, благосклонность, вот, что я чувствовал, находясь в её поле.

Ну, это помимо основного, животного влечения к ней, моей несбыточной мечте.

Инга Агатова – прима, талантливая актриса из первого, “золотого” состава театра. Ходили слухи, что Агатова наполовину француженка, и именно эта особенность помогает ей с лёгкостью исполнять песню Эдит Пиаф Non Je Ne Regrette, грассируя и копируя интонации, а так же оттенки голоса “Воробушка”.

Мы начали здороваться и узнавать друг друга после моего “удачного дебюта” в спектакле “Великая фантасмагория” .

В первом акте на сцене стоял огромный двухпалубный пароход, похожий на суда, описанные в произведениях Марка Твена.

В одной из сцен Инга выходила из каюты второго этажа, держа в руках элегантный зонтик из тюля. Она пела, прохаживаясь по палубе, и возвращалась обратно к дверям каюты, чтобы уйти через декорации за кулисы. Спектакль специфический, много ролей и, как следствие, огромное количество переодеваний между сценами. Быстро переодевшись за ширмой, спрятанной у пульта помрежа, Инга бежит в арьер сцены. Там по лестницам, встроенным в декорации, в полумраке актриса Агатова поднимается на второй этаж, чтобы взять из рук дежурного партизана зонтик и выйти на палубу.

В тот вечер дежурным хранителем драгоценного зонта был я.

Всё идёт своим чередом, актриса поднимается по лестнице, пытаясь рассмотреть ступени в обрывках света. На сцене затемнение. Музыка стихла и …

Тишину разрывает истошный женский крик-вопль. За дверью каюты, высвеченной световой пушкой, слышится невнятная возня, стук, затем дверь открывается и появляется она, блистательная Инга Агатова. Зрители аплодируют, воспринимая всё, как должное, как очередную задумку режиссёра.

Отмотаем плёнку событий обратно, буквально на несколько минут.

Поднимаясь по лестнице и подходя к выходу на сцену, Инга наступила на что-то мягкое и живое, недовольно заворочавшееся под её ногой. Это был я. Успев хорошенько нажраться с дядей Юзей и Педаликом, я пришёл к заветной двери пораньше, чтобы не пропустить проводку. Перестраховался, блядь. Сел у двери, шоб наверняка, взял в руки зонт и приготовился ждать её, нашу Примадонну. Ожидание затянулось, я заснул, как выяснилось, не дойдя буквально один лестничный пролёт и пристроившись там, где никогда и никого не бывает. Я перепутал дверь, так получилось. Не ожидающая сюрпризов, Инга наступила на меня и, испугавшись, истошно завопила.

Я резко встал и, глядя на неё абсолютно обезумевшими глазами, протягивая руку, сжимающую зонт, сказал: «Иннаа». Возможно, я пытался сказать: «Нате» или, на худой конец: «На». А может, я хотел сказать: «Инга, я вами восхищаюсь и хочу, напившись, искусать вас всю», а если: «Задержись на минуту, я хочу тобою подышать», а? Как вам такой вариант?