Дария Кошкина - Ребенок, которого я боялась

Наверное, так у всех. Надо знать наверняка, на сто один процент, чтобы не радоваться зря. Или зря не пугаться.

Спустя пять минут я уже переминалась с ноги на ногу в ближайшей аптеке. Маленький коренастый индус в неприлично толстом золотом браслете заботливо подобрал мне самый дешевый вариант повторного теста. Даже сквозь дурман шока я отчетливо поняла, что мне срочно нужен новый пуховик – этот провоцирует у людей жалость.

Примчалась в офис, как ошпаренная, тут уже было не до растягивания сладостных мгновений. Второй тест в деле. Я выдохнула весь воздух, который был в легких. Ну? Что?

Вторая, вторая полоска.

Итого – четыре ярко-красных свидетельства. Да, это точно. У нас получилось. Сердце стучало через раз. Я зачем-то сфотографировала эту судьбоносную палочку. Потом спрятала ее в карман джинсов какими-то чужими, негнущимися и непослушными пальцами.

Лиза внимательно посмотрела на меня, когда я вернулась за рабочий стол. – Кофе хочешь? – спросила она, потягиваясь на вращающемся стуле. – М-м-м, нет… Не особо, – услышала я свой голос.

Первый исходящий вызов – Валентин Владимирович Кукушкин. ВВ сокращенно. Это мой гинеколог. Старый курчавый еврей. Лучший в Киеве. Светило!

– Алло, добрый день, Валентин Владимирович. Мне нужно срочно к вам попасть.

Собираю самых нелепых таксистов в городе, как грибы. Наврала на работе что-то о самочувствии, взяла отгул и теперь еду домой от Валентина Владимировича.

Полтора часа назад я ворвалась к нему с таким кирпичом вместо лица, что даже говорить ничего не пришлось. Кукушкин – опытный врач, он сразу все понял. А я поняла, что он понял по тому, как легонько приподнялись уголки его губ. Так улыбаются люди, которые знают. – Валентин Владимирович… Я вчера сделала тест. Два теста! – запнулась я. – Оба показали две полоски.

И тут он улыбнулся широко. Сам сделал мне УЗИ, показал крошечную точку диаметром в четыре миллиметра:

Вот, видишь? Это твоя беременность. Я же говорил. Всё, как договаривались. Слеза как-то сама собой скатилась по щеке. Ведь он действительно говорил. Мы действительно договаривались. В тот день, когда я пришла к нему впервые, упала в кресло и разразилась рыданиями, как истеричка.

Я беременна. Срок – три недели. Вот это бдительность! Сдала общий анализ крови. И теперь еду домой с таксистом, чей топографический кретинизм в еще более запущенной стадии, чем мой. Он трижды обогнул вокруг Цирка и наверняка свернул бы на четвертый, если бы я скромно не шепнула ему с заднего сидения: – Здесь прямо.

Вчера я сказала Тигру. Хотя не планировала говорить, пока Кукушкин не подтвердит. Но после второго теста мысли в голове носились воспаленным роем. Прожить с ними наедине, ещё хотя бы сутки, не представлялось возможным.

Хорошо, что работа отвлекала. Но обед с отделом маркетинга был безвкусным. Таких немых рецепторов я не помню со дня нашей свадьбы. Когда едва дыша в восьмикилограммовом платье, ковыряла в тарелке севиче из лосося и прикидывала, во сколько обошлась Тигру такая сказка.

Сегодня же на маленькой офисной кухне, я вдумчиво пережёвывала свой кус-кус с рыбной котлетой. Вокруг меня шипела кофемашина, гуркала дверца микроволновки, в умывальнике шумела вода, Лиза повествовала о весеннем лукбуке, а я ничего не слышала. Я взвешивала слова, раздумывала, гадала, как ему сказать. У нас будет ребёнок. Это главная новость в его жизни. Как он отреагирует? Он будет счастлив? Будет в шоке? Пустит скупую мужскую слезу?

Хотелось быть красивой в этот момент. Хотелось, как в фильмах. Хотелось снять на видео, чтобы потом миллион раз пересматривать.

Я едва досидела до 18:00 и пулей вылетела из офиса. Пять минут скорым шагом до Петровки, набитый вагон метро, короткий эскалатор на Кловской, бегом по ступенькам до бульвара Леси Украинки, и вот он – наш дом, горит желтыми огнями квартир. Лифт поднимал меня на пятый этаж целую вечность. А потом… Я не смогла провернуть ключ в дверном замке. Тигр вернулся первым. Ну почему именно сегодня?!

– Привет! – прокричала я с порога. И поняла, что никаких приготовлений не осилю. Если сейчас же, в эту самую секунду, ему не скажу – я умру. Я не выдержу. Так нельзя. Меня просто разорвет на миллиарды крошечных Даш. – Привет, – отозвался он из кухни.

Тигр – большой и хмурый, сам готовил ужин. В холодильнике, как обычно, зияла пустота. Боже мой, такая новость и на голодный желудок… Я подошла сзади и обняла его сильную спину. Тигр пахнул домом. Или дом пахнул Тигром? – Любимый, я хочу, чтобы ты запомнил этот момент на всю жизнь.

Широкие плечи передернулись. Он оглянулся, впился в меня настороженным взглядом. – Что случилось?

Мужчины так похожи в своем страхе перед «серьезными разговорами». С тайной надеждой, что Тигр вот-вот оросит пол слезами счастья, я достала из кармана тест и молча протянула ему, заглядывая так глубоко в глаза, как никто никогда не заглядывал. Сказать ничего не смогла, ни единого слова не выдавила – все они комом в горле застряли. А он все еще не понимает. Смотрит вопросительно.

– Что это?

Как в фильмах не получилось.

– Это две полоски, – говорю я тихо.

Он берет тест у меня из рук и кажется, начинает кое-что понимать.

– Что это значит?

– У нас… Будет ребёночек.

Несколько секунд он просто молчал. Бегал взглядом с моего лица на тест и обратно. Потом облегченно выдохнул и приглушенным от волнения голосом спросил:

– Правда? Это точно? – в его зелёно-желтых глазах смешались и любовь, и надежда, и радость, и страх.

– Да, я сделала два теста.

О! Он был счастлив. Не так бурно, как я предвкушала, счастлив тихо, по-мужски. Крепко обнимал. Целовал в макушку. Положил мне двойную порцию пасты, приговаривая, что теперь ему придется кормить двоих прожор. Весь вечер улыбался себе под нос. Тигр хотел ребёнка очень уверенно, в отличии от меня. Поэтому да, он был счастлив.

Мы еще никому не сказали. Решение хранить беременность в тайне никем не принималось, оно было само собой разумеющимся. Когда в моду вошли социальные сети, а с ними и тенденция обнажать свою личную жизнь до самых трусиков, наружу всплыло столько жутких историй о выкидышах и замерших беременностях, что раньше времени афишировать свое положение не хочется. Всякое может случиться. А потом что, барахтаться в луже общественного сострадания?

Конечно, мою маму и бабушку мы поставим в известность. Мама и бабушка это святое. А остальные: меньше знают – крепче спят. Поэтому в офисе я втихаря жру гречневые булки и стараюсь не привлекать внимания к своему озверевшему аппетиту. Когда придет время – все узнают. А пока – некий внутренний инстинкт диктует молчать, оберегать наш секрет от чужих мыслей и глаз.