Максим Дрожжин - Дневник пропагандиста. (Записки гомосексуала)

В бар Mishka я приехал слегка поникший, понимая, что перешёл через невозвратную черту. «Я становлюсь петербуржцем, или я окончательно признаю, что я мигрант?» – думал я. Все мы, приехавший из других регионов в столицы, сталкиваемся с непростительным опытом, который навсегда останется внутри. Практически все деньги в тот вечер ушли на выпивку. Я подсознательно хотел избавится от них и от этого воспоминания. Но когда я проснулся утром, то понял, что мне вновь нужно МП.

И так я погряз во встречах с незнакомцами. Но даже если кому-то было удобно думать, что я занимаюсь этим из-за низкой социальной ответственности мне было плевать. Я хотел закончить институт. Я преодолевал себя, чтобы заработать деньги на еду, на оплату кредитов, на то, чтобы успеть ещё и поучиться. Я честным трудом кормил себя и при этом я оставался самим собой. Когда я приходил в институт и наблюдал за другими студентами, то видел, как они притворялись, делали вид что много учат, или правда зубрили бездумно целые главы для сдачи зачёта. Меня всегда смущало это нескрываемое желание понравится педагогу, принимать всё сказанное им как завет и делать вид, что педагог – это что-то незыблемое и неоспоримое.

Я же не мог врать, я не мог притворяться. Ложь требует больших усилий. Я не хотел расточать столько энергии, на людей, которые поставили бы мне всего лишь 5. У меня очень мало энергии, поэтому в какой-то момент я понял, проще быть честным и не играть в эти преувеличенные иерархические отношения. Я всё равно не смогу всем понравиться. Единственная моя ложь в те годы, это таблетка силденафила и имя Валерий. Я думал о том, что все эти отличники в институте такие же проститутки как я. Только они продавали свою душу за завтрашнею стипендию, а я продавал своё тело за деньги сейчас. В конце концов, я внутренне остался чище, чем они. Со мной могут спорить все люди на планете, мол, я переворачиваю всё с ног на голову, но я не боюсь осуждения этих отличников.

В основном встречи за МП заканчивались минетом или простым общением. Помню, как ездил в Сестрорецк к одному 48-ми летнему мужчине за МП встречать Новый год. Мы много пили, танцевали, шутили. И у нас с ним даже не было секса. В основном на «Досках» сидят одинокие люди, которым не с кем поговорить и выпить.

Моим любимым клиентом был мужчина 60-ти лет. Он приезжал за мной к общежитию на машине. У него на голове всегда при наших встречах был парик, а на месте бровей татуаж. Мне казалось, он стар для подобного времяпрепровождения и каждым оргазмом он удивлял меня. Пока я делал ему минет, то переживал, что с ним может что-то случится. А, вдруг, сердце не выдержит или произойдут другие негативные последствия от того, что кровь оттекает от жизненоважных органов к его члену?

Были клиенты, которые влюблялись в меня и предлагали с ними строить отношения. Я в тот период времени боялся связей, предполагающих что-то большее, чем секс. Я будто высмеивал их. Мол, кому вы лжёте? Не могут мужчины жить в моногамном союзе! Больше всего удивляло меня не одиночество и отчаяние моих клиентов. Удивляло то, что они были со мной всегда вежливы и обходительны. Я был приглашённой звездой, которую желали материально поддержать. Когда же я знакомился с мужчинами, вне «Досок», то мне попадались люди, не умеющие ценить меня так, как ценили мужчины за деньги.

С С… мы познакомились в переписке на «Досках» в декабре 2019 года. Он меня пригласил к себе домой за МП. Я приехал к нему после литературных чтений голодный. У него не было еды – только сыр и красное вино. Я перепил вина на голодный желудок и полвечера сидел, склонив голову к унитазу. Когда мне стало легче, мы просто уснули. Утром он заплатил мне деньги и вежливо попрощался со мной. В последствии он сказал, что именно отсутствие секса в первый вечер нашего знакомства заставило его обратить на меня внимание.

С… стал регулярно приглашать меня к себе, дарить подарки и каждый раз платить деньги за наши встречи. Он полностью оплатил мне проживание в общежитие СПбГИК за полгода в сумме 17500 рублей, но так я там и не пожил, потому что С… предложил мне устроить зимовку в его квартире и посмотреть, что из этого получится. В тот период как раз разразился коронавирус, локдаун и страх неизвестности. Мне было страшно выходить на улицу. Я, не верящий в моногамные союзы, а именно такой он мне предлагал, с иронией согласился пожить у него, держа в голове мысль «за всё платит он».

В апреле 2020 года, мы с С… серьёзно поругались. Я собрал свои вещи и уехал, убеждённый, что меня ничего не держит. Какого было моё удивление, когда оказалось, что я хочу к нему вернуться! И в тот же вечер, мы вновь спали вместе. Я был поражён этому порыву. Будто бы между нами образовалась духовная связь. «Я влюбился? Или он купил меня?» – спрашивал я себя, крепко обнимая его сзади.

Сегодня в конце лекции «Новая этнография: Кино, Цифра, Сеть», которую на нашей кафедре ведёт директор «Кунсткамеры», мы нашей маленькой группой магистров сели в круг и стали знакомиться друг с другом через призму «этно я». У моей мамы отец татарин, а мать русская. Про деда я совсем ничего не знаю, а бабушка рассказывала, что она из рода Суворовых. Она даже показывала какие-то старинные фотографии, которые ото всех прятала по советской привычке, боясь царских атрибутов. Помню, что фотографии были очень старые. На фото были запечатлены богато одетые люди. Особенно она гордилась фотографией офицера, у которого были смешные усы. Она говорила: «Это мой прадед». Но я не знал, верить ли в то, что это прям настоящие Суворовы? Как бы они оказались на Южном Урале? Хотя, чёрт его знает! После революции, все кто не успел уехать заграницу поразбежались на окраины страны. «Без письменных доказательств не верю!» – думал я, кивая головой и охая на бабушкины рассказы.

С отцом я вообще никогда не общался. У него была другая семья. Уже будучи взрослым, я с ним встретился и увидел его во всей красе. А я скажу честно, всё детство и отрочество мечтал его увидеть. Я подумал: «Какое счастье, что он не участвовал в моём воспитании!». Он был пьяницей, бабником и шутником, отбрасывающим подобные шуточки: «Я понимаю, когда вынимаю». Именно поэтому, я его выгнал из дома. Мне тогда было 23 года. Он приехал даже не ко мне, а к моей маме в гости. Попросился переночевать. Я отреагировал жёстко и отрицательно на его просьбу. Он сильно расстроился и в глубокой обиде сказав: «Тяжело тебе будет по жизни с таких характером», уехал от нас обратно в свою беспутную жизнь. Таким образом, у меня не было возможности спросить у него лично про родословную. Но, по маминым словам, он ей сам это рассказывал, мой папа был ребёнком поляков. Не знаю каких времён это были поляки и как они оказались на Южном Урале. Мне это было не интересно, потому что всё равно в моей лице больше всего проявились тюркские черты.