Александр Керенский - Россия в поворотный момент истории

Конкретное мировоззрение человека основывается не на одной только логике. Как есть люди, неспособные оценить музыку или живопись, находятся и такие, которые живут в трехмерном «научном» мире, не чувствуя присутствия никаких «иррациональных» элементов в жизни. Один мой хороший друг однажды признался мне, что никогда не мог ни осознать, ни понять Бога. Я ответил. «Значит, у тебя такая религия». Человек – существо религиозное. Он всегда пытается переделать мир в соответствии со своими внутренними ощущениями. В этом проявляется религиозный инстинкт, не вытекающий ни из какого научного знания.

В школе на меня произвело грандиозное впечатление заявление Владимира Соловьева о том, что материалистические теории превращают людей в крохотные винтики чудовищной машины. Кроме того, я всегда сочувствовал социал-революционерам, а также народникам из-за их веры в то, что они работают ради полного освобождения человека, а не его превращения в орудие классовой борьбы.

Читал я также критические статьи молодого экономиста-марксиста Петра Струве, но, когда дошел до абзаца, в котором он говорит, что индивидуум не существует и представляет собой ничтожно малую величину, я понял, что марксизм – не для меня. Мое чувство нашло подтверждение в «Манифесте Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, в котором человеческая мораль называется орудием классовой борьбы и утверждается, что мораль рабочего класса не имеет ничего общего с моралью капиталистического мира.

Я убежден, что всякий задумывающийся о судьбах родной страны представляет ее по-своему и несет в своем разуме мечту о том, какой бы хотел ее видеть. В юности у меня тоже были фантазии о той России, которая не существует и никогда не существовала, но должна, как меня убеждала логика истории, неизбежно появиться в будущем. Это убеждение, как и другие, упоминавшиеся мной, всегда имело инстинктивный характер, но и оно получило подтверждение, которое я искал в годы своего студенчества в лекциях таких преподавателей, как Платонов и Сергеевич.

Еще учась в ташкентской школе, я читал английского историка Бокля и понял, что историческое развитие страны зависит не только от устремлений ее жителей, но и от ее географии и истории. Я видел, что народ Великобритании, отрезанной от остальной Европы и почти тысячу лет не знавшей ни одного вражеского вторжения, получил возможность относительно свободно развиваться. Россия, как я полагал, представляла собой антитезу Британии, и в результате ее история оказалась трагической. Россия становилась жертвой непрерывных нападений не только азиатских кочевников, но и Литвы, тевтонских рыцарей, Польши, Швеции и Турции. Но хотя это замедляло политическое развитие страны, одновременно укреплялось и чувство национального единства. Несмотря на междоусобицы князей из династии Рюриковичей, это чувство не гасло, и именно поэтому население различных княжеств инстинктивно тянулось к Москве.

Колоссальную роль в развитии русского национального сознания сыграла церковь. Когда Россия лишилась всякой возможности создать светскую культуру, подобную западной, она обратилась к церковной культуре – к Евангелиям и их толкованиям. Весьма существенно, что русские с самого начала исповедовали христианство на понятном им языке. В результате идеи, давно забытые на Западе, прочно укоренились в России. Можно провести параллель между Феодосием Печерским, юношей из знатного боярского рода, который отказался от всех преимуществ своего положения и посвятил жизнь служению бедным и страждущим, и «хождением в народ» XIX в.; или между русскими святыми Борисом и Глебом, во имя Христа не пожелавшими защищаться от убийц, которых подослал их брат, князь Святополк, и Толстым, проповедовавшим пассивное непротивление злу; или, наконец, между Владимиром Мономахом с его неприкрытым осуждением смертной казни в XII в. и Владимиром Соловьевым, публично обратившимся к Александру III с просьбой не казнить убийц Александра II – не из-за того, что Соловьев сочувствовал им, а из-за его мнения, что новый царь должен продемонстрировать совершенство православия и величие христианского монарха, который имеет право наказывать, но вместо этого предпочитает прощать.

Однако такой подход имел как плюсы, так и минусы. Его недостаток состоял в том, что русские люди не развили в себе чувство законности, а лишь чувство братства и равенства.

В сущности, враждебное отношение к государственной власти и формальному праву у большей части русской интеллигенции в XIX в. (особенно у славянофилов и народников) коренится в этой духовной традиции.

Чтобы понять историю России, важно держать в уме слова Достоевского. «Россию следует судить не по злодеяниям, совершенным от ее имени, а по идеалам и целям, к которым стремится русский народ».

Русские всегда старались участвовать в управлении своей страной. Хорошо известно, что в Древней Руси – в России Киевской, Псковской и Новгородской – существовала достаточно свободная для того времени система, в которой важнейшую роль играло народное собрание – вече. А.К. Толстой, великий поэт и друг Александра II, в одной из своих стилизаций под былины описывает падение Новгородской республики. Герой его стихотворения, святой киевский князь Владимир, имея в виду колокол, который своим звоном сзывал народ на вече, а затем был увезен в Москву, предлагает такой тост: «За древнее русское вече! За вольный, за честный славянский народ! За колокол пью Новаграда! И если он даже и в прах упадет, Пусть звон его в сердце потомков живет».

Другой пример – первый Земский собор при Иване Грозном [12] Русское слово «грозный» не означает «ужасный». Оно происходит от слова «гроза». Народ называл Ивана Грозным вследствие того страха, который он нагонял на врагов после победы! над Казанским и Астраханским ханствами. Более того, распространенное на Западе мнение, что Россия – совершенно дикая страна, в которой отсутствует какое-либо понятие о свободе в западном смысле, часто подкрепляется ссылкой на Ивана Грозного. Он действительно совершил ряд ужасных преступлений, но в то время подобные преступления совершались по всей Европе – Филипп II Испанский, Генрих VIII и Мария Кровавая в Англии, Людовик XI Французский, Эрик Шведский и герцог Альба не менее виновны в этом отношении. , который в юности сурово осуждал собственную политическую и социальную систему и даровал сельским и городским общинам право самоуправления.