Станислав Сахончик - Белая бригада

– Как-то не с того места мы с вами знакомимся, доктор, – хихикнув, елейным голосом пропела она, вгоняя меня в краску. Чертова баба! Бормоча на бегу извинения, влетаю в ходовую рубку и щелкаю тумблером радиостанции. Успел. Принимаю информацию – в среду сворачиваем ППР. Слава богу, не на моей вахте! Под бортом рычит и дымит мощный дизель – рядом с нашей кормой швартуется катер-торпедолов, с него сходят несколько офицеров с тощими служебными портфелями. С мостика спрашиваю мичмана, куда они потом идут. Оказывается, на внешний рейд. Появляется прекрасный шанс «сбагрить» Женю Сидорова. Быстро его будим, и полусонный, взлохмаченный Сидоров, ароматизируя воздух перегаром, кое-как перевалившись через борт, добирается до катерного кубрика. Одной проблемой меньше. Незаметно настает время ужина, а после него народ идет домой, и на судне остается одна вахта. Пора делать обход помещений. Снова румпельное отделение, машина, гирокомпас, дальше трюм и форпик. Внизу темно, на ощупь ищу выключатель. Не нахожу, промахиваюсь и с матами съезжаю вниз по трапу в трюм. Пять ступенек – гарантированно проверено собственной задницей.

В форпик лезу уже как положено – с аккумуляторным фонарем. Все, ритуальные похождения закончились. Делаю запись в журнале – и на отдых. Передаю бразды правления Волкодаву 2-му, его очередь порулить. На боевых кораблях запели горны – спуск флага. Включаем якорные огни и палубное освещение. Пора ночевать. Слегка вздремнул на диванчике в рубке – предстоит «собачья вахта» до рассвета.

В предутренних сумерках в бухту тихонько, глухо постукивая дизелями, проскальзывает подводная лодка. На рубке видны темные силуэты подводников и огоньки сигарет. Невольно вспоминаю, как проходил стажировку на таких лодках и кошмарные ощущения при учебном выходе через торпедный аппарат.

Заметно светлеет, предутренняя свежесть проникает даже сквозь альпак, металл палубы покрыт влажным налетом мороси, на которой виднеются мокрые следы вахтенных матросов. Ребята на удивление четко несли службу и сейчас, звучно позевывая, драят швабрами корму к приходу капитана.

На берегу появляется первый автобус, в бинокль вижу атлетическую фигуру третьего помощника Севы Ильина. Он должен меня сменить, поэтому торопится и издали машет рукой. С радостью вижу его бородатое лицо с голубыми глазами и белозубой улыбкой. Три звонка – прибыл капитан. На корме «под козырек» отдаю рапорт. Кэп слушает с серьезным лицом, приложив руку к козырьку и посмеиваясь умными стариковскими глазами. Потом скоренько сдаю дела, расписываемся с Севой в журнале, иду на рапорт к старпому.

Получив «добро», передаю повязку Севе, потом душ, в койку и проваливаюсь в беспробудный сон. В обед Волкодав проболтался, что меня всю вахту подстраховывали: они со старпомом контролировали мои хаотичные передвижения по судну, отменяли неразумные команды и потихоньку давали указания матросам. А я-то по наивности думал, с чего это у меня служба по первому разу так гладко идет?

…Прошло полгода. Я уже сам спокойно нес стояночные вахты, ничему не удивлялся и даже слегка поучал нового молоденького штурмана, но всегда знал, что в любом случае, что бы ни случилось, мне помогут и выручат. Без лишнего шума и какой-либо корысти, а просто потому, что так надо!На морях без этого нельзя – на том и стоит флот. Стоял до нас, сейчас стоит и после стоять будет.

Ну, а первую вахту, конечно, запомнил на всю жизнь и сейчас, собираясь на день ВМФ, всегда ее вспоминаю.

В темную и холодную ноябрьскую полночь экипаж ледокола «Илья Муромец», стоявшего на 36-м причале напротив «Пентагона» [2] Здание штаба Тихоокеанского флота во Владивостоке. , был поднят по тревоге – в одной из бухт на базе атомных подлодок загорелась плавучая казарма. Я в ту ночь был вахтенным помощником и вся кутерьма по вызову на борт командного состава и экипажа, запуску гирокомпаса и двух двигателей легла на нас с механиком и мотористами. Это была третья вахта в моей еще короткой морской жизни и протекала она на редкость бурно.

Разогнав матросов на оповещение и едва успев сделать записи в судовом журнале, я был срочно вызван в штаб бригады. В коридорах царила деловая суета, носились озабоченные флагманские специалисты и матросы-посыльные, верещали телефоны, густо стоял табачный дым и, разумеется, витали некие речевые конструкции на базе слова «мать», без которых на флоте не обходится ни одно осмысленное мероприятие.

Дело оказалось очень серьезным, потери от пожара нешуточными, и о них уже знали в Главном штабе ВМФ в Москве.

Я подошел было с рапортом к комбригу, но капитан первого ранга повел глазами на стоящего ко мне спиной здоровенного дядьку в адмиральской шинели. Тот обернулся, выслушал рапорт, потом критическим взглядом окинул мою тощую фигуру в необношенной еще форме с новенькими шевронами на погонах, фуражке с «крабом», сидящей на голове за счет ушей, задержал взор на медицинском значке, иронически хмыкнул и неожиданно изрек: «О! Еще один физдрон ушастый! Пароход-то ты хоть умеешь готовить, доктор?».

Я было хотел совершенно по-штатски возмутиться за «физдрона», но комбриг (кстати, видевший меня всего второй раз в жизни) исподтишка показал мне приличных размеров кулак и не моргнув глазом бодро доложил, что я один из лучших его кадров и уже максимум через сорок минут судно будет готово к отходу. Хотя это была чистейшей воды импровизация, тем не менее через полчаса (благодаря примчавшемуся капитану) с половиной штурманов и неполным экипажем, погрузив бочки с пенообразователем, ледокол вышел в море, имея на борту почти весь штаб бригады во главе с адмиралом.

Это был мой первый выход в море в экипаже спасателя на реальное ЧП и первое знакомство с контр-адмиралом Акимчиком, начальником аварийно-спасательной службы флота, личностью неординарной и весьма колоритной.

Позже капитан мне доходчиво объяснил, что термином «физдрон ушастый» (в отличие от салаг-матросов) у адмирала Акимчика обозначаются молодые морские командиры, а адмиралы во всем мире относятся к персонам неприкосновенным, обижаться на которых в приличном обществе не принято. Нехай, значит, резвятся, работа у них такая. Как говорится, «чем бы моряк не тешился, лишь бы баб не просил…».

На подходе к бухте было видно зарево в полнеба, со свистом летали, оставляя дымящиеся хвосты, раскаленные бочки, по воде растекался горящий соляр и мазут. Спасательное судно СС-22 и пожарные катера строем фронта из всех стволов сбивали пламя, грозившее охватить береговые склады и плавучий док с ремонтировавшейся в нем подлодкой. В воздухе беспорядочно перекрещивались водяные и пенные струи подсвеченные снизу пламенем и светом прожекторов, создавая невероятно красивую феерическую картину. Наступавший рассвет не чувствовался из-за густой дымной пелены. Наш ледокол и подоспевшие спасательные суда с ходу включились в работу, загоняя струями воды горящий мазут в угол бухты, где его с берега добивали пожарные машины.