Станислав Сахончик - Белая бригада

Были залитый солнцем Аденский рейд, заполненный военными кораблями разных стран, остров Перим, угрюмые берега Баб-эль-Мандебского пролива и тучи песка, вперемешку с саранчой, несущиеся от эфиопских пустынь на советские боевые корабли, стоящие на якорях в бухте Габбет-мус Нефет. И были странные слова – Дахлак, Асэб, Массауа, Дыре-Дауа, надолго врезавшиеся в память.

Наконец танкер взял курс на Суэцкий залив. Берега Красного моря с одной стороны покрыты горами, с другой дышат зноем песчаные пустыни Аравийского полуострова. Жестокие штормы сделали узкое Красное море настоящим кладбищем кораблей. На рифах возле берега то тут, то там виднелись бесформенные железные останки, из воды высовывались помятые форштевни и мачты затонувших судов, а на берегах, недалеко от уреза воды, стояли выброшенные на сушу дьявольской силой шторма ржавые корпуса старых пароходов. Это очень впечатляло, особенно если учесть, сколько их еще пребывало на дне.

В свете закатного солнца резко выделялись красные, безжизненные, без клочка зелени, скалы Синайского полуострова, – наверное, такими они были и тысячи лет назад, во времена фараонов, и так же бесстрастно наблюдали за происходящим.

Мы находились на внешнем рейде порта Суэц среди множества кораблей и судов, готовящихся войти в Суэцкий канал с утренним караваном. Было уже поздно, и хотя рейд издали светился якорными огнями судов, вокруг стояла настоящая «тьма египетская». Моряки собрались на корме, появилась гитара, и оказалось, что наш второй помощник, отличный штурман, еще и неплохо поет. Особенно старинные русские романсы, заставлявшие с грустью вспоминать о далекой родине. Но по родине тосковали не только мы.

С недалеко стоящего польского парохода донеслись звуки скрипки – на мостике, слабо различимый во тьме, стоял человек и играл «Полонез» Огиньского. Он вкладывал в игру всю душу, и щемящая, извечная польская тоска по свободе буквально вышибала слезу. Это было потрясающе – услышать польскую скрипку во мраке египетской ночи. Сыграв на прощание «Ешче Польска не сгинела…» (видимо, в пику нам), скрипач умолк. Мы разошлись по каютам – предстоял напряженный день, за который мы должны были пройти в узком канале от Суэца до Порт-Саида. Нелегкое испытание для всего экипажа, особенно для капитана, механиков и рулевых.

С рассветом на борт прибыл египетский лоцман, «пошел» шпиль, загремела якорь-цепь, и судно, втягиваясь в кильватерную колонну каравана, малым ходом пошло к каналу. Несмотря на пронизывающий утренний холодок, свободные от вахт моряки стояли на палубе, вглядываясь в приближающийся город и широкий, облицованный камнем вход в канал.

На входе мы приняли на борт две шлюпки со швартовщиками – дюжиной одетых в живописные лохмотья и замызганные чалмы, дочерна загорелых египтян, сразу разбежавшихся, как тараканы, по судну и затеявших бойкую меновую торговлю всякими сувенирами, поскольку денег у нас не было.

Танкер медленно шел по каналу, от бортов рукой подать до пустынных утренних улиц Суэца, еще сохранивших следы недавней войны – наспех заделанные пробоины и щербины от пуль на стенах зданий. На площади стоял подбитый израильский танк «Центурион», в башне которого зияло аккуратное отверстие от кумулятивного снаряда, перебитые гусеницы распластались рядом, а вездесущие арабские пацаны с азартом крутили его катки.

За городом потянулись пустынные пейзажи, горы песка, укрепления с торчащими зенитками, автострада с густым потоком машин и совсем неожиданно – большое стадо блеющих овец, которое гнали две женщины в развевающихся черных одеждах и с длинными посохами. По бокам, вывалив красные языки, бежали громадные, лохматые псы.

Наверное, так же все выглядело и тысячу лет назад, при фараонах.

После короткой стоянки в Горьких озерах прошли город Исмаилию и к концу дня подошли к Порт-Саиду. Кругом тянулись современные городские окраины, дымящиеся заводские трубы, низко заходили на посадку авиалайнеры, бурлила и кипела жизнь, совсем не похожая на нашу.

И только далеко-далеко, на горизонте, еле видимые с мачты даже в мощный морской бинокль, на фоне темно-красного в песчаной мгле диска заходящего солнца смутно виднелись искаженные рефракцией вершины величественных пирамид Гизы. Высоко, четко различимые в красном закатном небе тянулись стаи перелетных птиц, с радостными криками возвращавшихся на родину. Мы с завистью провожали их глазами, но наш путь лежал совсем в другую сторону.

Форштевень танкера уже разрезал волны Средиземного моря, обходя торчащие из воды клотики мачт потопленных у Порт-Саида кораблей и держа курс на Бизерту. Египетский берег быстро таял за кормой.

Вот так буднично и сбылась моя детская мечта, и хотя я тогда так и не ступил на египетскую землю, но пирамиды все же увидел. Долгая дорога в Египет закончилась, как красивая сказка, – очень обычно. Но впереди были еще тысячи миль других дорог… Целая жизнь! Еще много раз пришлось мне проходить Суэцкий канал и Босфор, но таких ярких впечатлений, как в первый раз, я, конечно уже не испытывал. Наверное, ко всему привыкаешь, даже к долгожданному исполнению заветной детской мечты.

Утреннее солнце торжественно поднималось из-за гор Марсейвер, озарив сиянием статую Святой Девы на шпиле базилики Нотр-дам-де-ля Гард, прошлось по вершинам небоскребов делового центра Марселя, и город сразу засветился каким-то праздничным светом. Море стало похоже на расплавленное серебро, по которому словно маленькие черные точки двигались баркасы рыбаков, возвращавшихся с ночного лова со стороны острова Иф. Из легкого утреннего тумана прорезались зубцы башен старинного форта Сен-Жан, несколько веков охраняющего вход в гавань Вье Пор.

Я уже не первый раз наблюдал эту картину (моя вахта приходилась на предутренние часы), но каждый восход солнца совершенно не был похож на другие. Стоял ноябрь – золотая пора средиземноморской осени. Желтым и красным отливали клены и каштаны в скверах на рю Каннебьер, южное солнце уже не пекло как прежде, да и ночи стали заметно холоднее.

Наш танкер несколько месяцев находился на капитальном ремонте в порту Марселя, мы успели привыкнуть к Франции, спокойно бродили по улицам города, маленьким рынкам и магазинчикам, пили крепчайший мокко с круассанами в кафе возле старых мушкетерских казарм на Мадраге и считались завсегдатаями в портовом кабачке «Ле Навигатер». Местная портовая публика нас уже узнавала и всегда старалась поднять нам настроение приветливыми возгласами: «Салю, рюсс! Сибир-р, водка, балалайка!». Правда, на этом познания о России обычно и заканчивались. Даже колоритные старики, степенно игравшие в шары в соседнем сквере и удивительно напоминавшие пресловутых «пикейных жилетов», завидя нас, приветственно махали руками.