Никита Трофимов - Золото в снарядном ящике…

Прибежав на шкафут, он увидел командира корабля, который задумчиво рассматривал разбросанные в беспорядке спасательные круги, съежившееся тело кандидата в утопленники и его нежные, с поволокой, наполненные надеждой глаза, прямо как непередаваемой нежности влажные беззащитные глаза белька – детёныша тюленя – на льду Белого моря. Мой взгляд достучался до самой глубины души командира, и он поступил так, как и положено командиру, а именно – изрёк через плечо, в полной уверенности, что там стоит его старший помощник: «Старпом, что за херня?» Получив руководящее воздействие, старпом обрушил все децибелы своего гнева (его оторвали от финальной партии в шеш-беш с принципиальным соперником – командиром БЧ-5, и теперь старпом тщился запомнить расположение всех шашек на доске, обоснованно подозревая механика в возможном жульничестве во время его отсутствия) на дежурного по кораблю: «Л-и-й-т-и-нант! Что ты стоишь, как девственница на панели? Спасай своего начальника – там ведь твой командир БЧ пузыри пускает!» После недолгих консультаций и импровизированного военного совета в Филях, было принято мудрое решение – спустить за борт на проводнике (это такая верёвка) боцмана, ну или ещё кого покрепче и вытащить нарушителя корабельных правил на палубу. «Где верёвка?» – орал Шарапов на дежурного боцмана. «Так, в боцманской кладовой, на баке!» – ответствовал дежурная бацилла. «Ну, так неси!» – уже срывался на визг Шарапов. «Так, вы же сами, ташант, у меня ключи отобрали и в сейф дежурного по кораблю заперли!» – ехидно проговорил бацилла (как вы уже догадались «ташант» – означает «товарищ лейтенант», а «бацилла» – это, по-простонародному, – «боцман»). Боцман был неоднократно замечен в использовании боцманской кладовой в качестве личной шхеры (места, где в тишине и покое вдали от начальнических глаз можно было заниматься маклачкой – изготовлением разных милых матросской душе поделок в свете грядущего увольнения в запас, или, как говорят матросы – ДМБ). «С-с-сука!» – завыл уже фальцетом Шарапов. «Бегом!» – рявкнул старпом, и бацилла исчез.

Прошло 10 секунд. Собравшиеся на палубе командиры и начальники разных уровней безответственности наполнили воздух криками разной тональности: «Где эта беременная бацилла?.. Его за смертью посылать!.. Идиотус вульгарис!.. Страна жаждет героев, а бабы рожают мудаков!.. А вот у меня в Ара-губе случай был… Значит, приходит муж домой после командировки…» На бак понёсся сам Главный боцман, размахивая руками и доставая на ходу свои личные ключи от всех боцманских помещений на корабле. Совсем скоро, подвывая на ходу и оглядываясь назад, со свежим снежным отпечатком 45го размера подошвы имени Главного боцмана на пятой точке, появился дежурный бацилла с бухтой проводника в руках.

Для меня, как для солиста на этой сцене, решение о собственном спасении сформировалось сразу же по выныриванию на поверхность – спустить за борт на веревке бойца с верёвкой, которой тот меня обвяжет, после чего поднимают бойца и следом – меня. Но у собравшихся на палубе представителей разных сословий доблестного Военно-морского флота на эту проблему было своё видение. Всё ещё обиженно подвывавший дежурный боцман был обвязан проводником подмышками и отправлен за борт. Благополучно достигнув пневмокранца, он встал на его покатую поверхность, перегнулся вниз и голыми руками при минус 45 градусах этого самого изверга Цельсия схватил меня за воротник обледеневшей куртки «полушерстяной офицерского состава», как это пишется в ведомостях вещевого довольствия. «Попингуд ты некалиброванный!» – тоскливо подумалось мне. А бацилла не думал – он СПАСАЛ! «Тащи!» – просипел согнутый в три погибели спасатель. «И – раз! И – раз!..» – послышалось сверху. Это выстроившиеся в колонну по одному бойцы, под командованием Главного боцмана, начали рывками выбирать проводник с двумя организмами на другом конце. Сил бациллы-спасателя на удержание меня хватило только метра на полтора – «Не могу!» – выдохнул боец и разжал кисти рук. В последующем полёте уже не было ничего страшного – ведь как говорил, кажется, Шиллер, а может быть, наш комбриг капитан 1 ранга Владимир Владимирович Амбарцумян: «Против человеческой глупости бессильны даже боги!» Отработанными движениями я добрался до кольца и опять принял эмбриональное положение, раздумывая о том, что ещё придумают мои спасатели. А наверху, на обледенелой морозной палубе виновато согнувшемуся боцману наперебой объясняли – кто он такой, кем являются все его родственники до пятого колена включительно, обрисовывали перспективы его увольнения в запас «под ёлочку», а также различные варианты диагнозов его умственного состояния. Бацилла с позором был изгнан с верхней палубы и тут кто-то вспомнил обо мне: «Ёлы-палы, он там не утоп, случаем?» Примчался страстно желавший исправить свою вину командир артустановки № 1 старшина 1 статьи Сироткин (он спрятал бутылку водки в лейнере ствола орудия и был лично мной взят за цугундер). «Меня вяжите, – орал он, – я своего родного командира БЧ за здравия желаю вытащу!». Добровольца обвязали и отправили в парящий туман. Сироткин недаром был старшина 1 статьи – это практически корабельная аристократия – и принял верное решение обхватить меня подмышками и соединить руки в замок на моей спине. Что он и сделал. «Тащи!» – скомандовал комендор, со страстью прижимая меня к своей груди. «И – раз! И – раз!..» – опять раздалось на палубе. «А счастье было так возможно!» В дело вступил доблестный начальник медслужбы капитан Кабисов Илюшенька, который, услышав, что тонет его кореш, немедленно развернул операционную на случай поступления раненых и поражённых (на крайний случай – одного свежезамороженного), после чего решил принять личное участие в спасении. Илюша выскочил из тёплой амбулатории, взлетел по трапу в тамбур и вылетел на верхнюю палубу. А там продолжалось: «И – раз! И – раз!..» Илюша, растолкав толпу, ухватил проводник за свободный конец, встал последним в колонну тянущих и на очередное «И – раз!» дернул на себя проводник. На насквозь промёрзшей стальной палубе Илюшины ноги в тропических тапочках на кожаной подошве проскользнули, и он рухнул, сбивая стоявших впереди отличников боевой и политической подготовки. Вся колонна, матерясь, валялась на верхней палубе, упустив из рук проводник.

Для меня новое погружение в воду с температурой минус полтора по проклятому Цельсию уже не отдавало новизной ощущений, поэтому я тихо опустился в воду, а на поверхности состоялось появление василиска, нет не так – ВАСИЛИСКА № 2! С тем же самым леденящим воем Сиротка лупил ногами по воде и практически не погружался (отчасти потому, что под водой был я и топтался он по моему замороженному и уже не ощущавшему какой-либо боли телу). На верхней палубе все были сметены акустическим ударом Сироты, а потом, немного обвыкнув, стали объяснять начмеду, что здесь взрослые настоящие военные люди занимаются своим мужским делом, а дело же доктора – давить крыс и тараканов, ставить термометры, клизмы со скипидаром и патефонными иголками, а как вершина профессионализма, ему будет зачтено наложение мази Вишневского на матросскую задницу, обезображенную фурункулом. Доктор был с позором изгнан с верхней палубы. Потом вспомнили о Сироте сибирской (Сироткин был отловлен военкомами в возрасте 20-ти лет на охотничьей заимке в Сибири, где безвылазно жил с 8-го класса вместе с отцом-охотником) и быстро вытащили его силами того же личного состава, успевшего к тому времени принять вертикальное состояние. Сиротинушка оказался первым пациентом начмеда в тот вечер.