Евгений Сидоров - Воспоминания о моем отце

Однажды на семейном совете дедушка сказал, что есть возможность одного из сыновей обучить грамоте и освободить от крестьянского труда. Иными словами, появилась возможность кому-то одному выйти в люди. Единогласно самым достойным был признан мой будущий папа, поскольку все подметили за ним необыкновенную сообразительность и прилежность. Папа не забывал об этом до самых своих последних дней. Ежемесячно он посылал деньги матери, а после смерти ее в 1944 году старшей сестре, тете Тале. Старшему же брату Алексею он регулярно посылал посылки.

Дом, в котором родился папа, стоял в узеньком переулке, сейчас он переименован и называется улицей генерала Сидорова.

О детстве папы я знаю мало. Учился он в церковно-приходской школе, пел в церковном хоре, куда брали, естественно, не всех и каждого, а только обладателей хорошего голоса и слуха, да и хулигана какого-нибудь в церковный хор не взяли бы. Благодаря этому, он отлично знал наизусть всю церковную службу и позже, уже будучи офицером, мог мастерски спеть, например, партию протодиакона «Миром Господу помолимся».

После школы папа поступил в высшее начальное училище, которое окончил в 1917 году. От аббревиатурного названия этого училища, ВНУ, всех его учеников звали «внучками». Но тут начались лихие времена – революция и гражданская война. В апреле 1919 шестнадцатилетним мальчишкой он был мобилизован на фронт воевать против Колчака. Колчак тогда уже подошел почти к самому Чистополю. Мобилизованным обмундирования не давали, выдали только винтовки и без всякого обучения ввели в состав действующей армии. Через три месяца, когда армию Колчака отогнали, мобилизованных отпустили по домам. О своем участии в гражданской войне папа рассказывал лишь один эпизод. Их полк тогда наступал вдоль левого берега Камы вверх по течению, как вдруг со стороны реки им во фланг крепко ударил противник. Папа рассказывал, что они кинулись бежать и бежали, что было сил, до полного изнеможения, а когда силы иссякли, и они рухнули на землю, чтобы перевести дух, выяснилось, что ударили по ним свои же матросы, которые что-то там перепутали и приняли их за противника.

В эти же голодные годы по Поволжью гуляли эпидемии, и папа переболел оспой. Во время болезни ему связывали за спиной руки, чтобы он не расчесывал кожу и не срывал оспины, но несколько ямочек от сорванных оспин на лице все же осталось..

В 1921 году папа был мобилизован и направлен на Нижегородские высшие курсы артиллерийских командиров. Но вскоре эти курсы расформировали и его перевели в Оружейную школу в Ижевск.

На этом кончается деревенский период папиной жизни, и наступает самое время рассказать о его сестре и братьях.

Старшая сестра, Наталья Дмитриевна, вынянчила всех своих братьев, и они ласково называли ее няней. Родившись первой, умерла она последней – такое завидное здоровье досталось ей от природы. Тетю Талю я знаю хорошо, поскольку она несколько раз приезжала к нам погостить. Она была очень проста, добра и богомольна.

Тетя Таля со Светой и Таней

Замуж она вышла за односельчанина, Степана Васильевича Поповнина. Муж ее был энергичным человеком, был привержен земледелию, хорошо в нем разбирался и старался при существовавших возможностях, а они были весьма ограничены, добиться большего. Он был крайне не воздержан на язык, и любил похвастаться. В Алексеевском таких называли «хвальбишками». Во время первой мировой войны он был унтер-офицером. В одном из боев он лишился глаза. Под старость, играя с детьми, он любил их шокировать извлечением глаза из орбиты. Эту процедуру он проделал и для нашей Светочки, однако никакого впечатления на нее не произвел. Она ему сказала, что вынуть один глаз это ерунда, вот попробовал бы он вынуть все зубы, как это делает старенькая бабушка из Ленинграда.

Стремясь к совершенствованию своего хозяйства, Степан Васильевич поднатужился и купил молотилку, отказав себе и семье в самом необходимом. Этим приобретением он очень гордился и хвастался. Но именно это приобретение его и погубило. За молотилку он попал под раскулачивание, хотя батраков не имел, а из тягла у него была одна лошаденка. Побыв немного в ссылке, он вернулся, но уже не в Алексеевское, а в Казань, где работал большей частью в торговле. При этом он тосковал по земле. Сельскохозяйственная тема не сходила у него с языка. Правда папа запрещал ему ругать колхозы, когда он жил у нас, тем не менее, его разговоры находились около запретной черты, частенько ее пересекая. Степан Васильевич умер, когда гостил у нас в Москве, отпевали его в церкви на Шереметьевкой улице, это была одна из немногих церквей, где шли богослужения при советской власти.

У Поповниных был сын Александр, которого все попросту звали Санька. Это был простой веселый парень, да к тому же гармонист. Ему по наследству от папы досталась невоздержанность на язык. Однажды он был арестован за частушки. Отсидев год, он приехал к нам поправлять здоровье. Во время Великой Отечественной войны он был тяжело ранен и остался инвалидом.

Алексея Дмитриевича я никогда не видел. По рассказам это был человек с легким характером, певун и весельчак. Говорят, когда они с папой пели дуэтом «Липу вековую», это был номер, какого не услышишь с подмостков большой эстрады. Дядя Алексей воевал в Первой мировой войне, а во время Второй мировой войны он тоже был мобилизован и служил где-то в тылу на охране складов, потому что тогда ему было уже за пятьдесят. У Алексея было две жены ( первая умерла). От двух жен у него было пятеро детей: Евгений, Петр, Капитолина, Надежда и Вера. Все это мои двоюродные братья и живут они в Алексеевском.

Василий Дмитриевич, по рассказам был очень молчалив. За весь вечер мог не проронить ни слова, хотя внимательно слушал все, что говорилось вокруг. Во время Первой мировой войны он попал под газовую атаку немцев на реке Стоход в Западной Украине. После отравления он лечился в госпитале и был демобилизован. В конце двадцатых готов он работал строительным рабочим в Свердловске, упал с лесов и разбился насмерть.

Младший брат, Иван Дмитриевич, был исключительно здоров и силен. Однако по натуре он был исключительно простодушным человеком. Когда старшие шутили, он начинал смеяться еще до того, как реплика была произнесена. Он жил в Алексеевском с матерью, работал в колхозе, потом женился. Где-то в начале 30-х годов он был арестован за кражу двух мешков колхозной муки. После суда в качестве заключенного его послали на строительство канала Москва-Волга. Папа в это время учился в академии Жуковского. Узнав о судьбе Ивана, он разыскал его в Икше. Иван упал папе в ноги и поклялся, что не виноват. По его словам дело было так: он ехал на телеге, а кто-то из родни жены попросил его попутно подвезти эти мешки с мукой. Мешки оказались ворованными. Иван был взят с поличным. Среди родственников Ивана бытовало мнение, что это было обыкновенная подстава, и организовала ее жена Ивана со своим полюбовником, дабы избавиться от простодушного супруга. Уж больно все гладко вышло. Только ворованные мешки попали на телегу Ивана, как тут же вознице была устроена проверка, и он был взят с поличным. В разговоре с папой лагерное начальство хвалило Ивана, называло его ударником и обещало освободить досрочно. Но именно за ударничество он вскоре был убит уголовниками, которым не понравился ударный труд Ивана. Хотя это могло быть всего лишь официальной версией со стороны лагерного начальства. Что там произошло на самом деле, мы уже не узнаем никогда. У Ивана остался сын Юрий, который жил и работал в Можайском учхозе.