Исаак Гилютин - Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)

Всё это длится три месяца!!!! А ведь дело простое, Корней Иванович. И постыдное…

И нельзя, нельзя его больше откладывать.

Очень важно то, что Вы лично говорили с адмиралом и знаете его мнение не понаслышке.

_________

Сказать по правде, поведение т. Василевского мне совершенно непонятно. Вот какой диалог произошёл между мальчиками и Василевским. Как известно, к т. Елютину (тогдашний Министр Высшего Образования СССР обратился с письмом И. Г. Эренбург (очень известный советский писатель И. Г.):

Василевский: – А кто такой Эренбург?

– Наш депутат.

– А зачем он вмешивается не в своё дело?

_________

Разве у депутата есть дела, которые его не касаются?!

2 декабря.Слева письмо от Фриды Вигдоровой. Вот по этому делу я ходил вчера к Министру высшего образования Вячеславу Петровичу Елютину. Встретил меня с распростёртыми. Заявил, что воспитывался на моих детских книжках. Но помрачнел, когда узнал, что я по этому неприятному делу. Обещал разобраться.

Посмотрим. <���…>»

(Конец цитаты из Дневника К. И. Чуковского)

А более подробно события развивались следующим образом: десять «недостойных» характеристик легли на стол ректора ЛИТМО Капустина А. А., и он решил, что в таком виде инцидент выглядит уж очень вызывающе и подозрительно. Тогда он выбрал троих из них для отчисления, а остальные семь получили строгий выговор в личное дело и лишение стипендии на весь текущий семестр, но всё же были оставлены в институте. Этим семи предстояло следующим летом повторно пройти военную стажировку и непременно «заработать» там положительную характеристику, что позволит им получить офицерское звание и, таким образом, избежать 3-годичную службу в армии. Забегая вперёд, скажу, что у этих шести студентов (кроме Боба Бененсона, которого не допустили до повторной практики уже по совсем другой причине) так всё и произошло и они окончили институт со всеми вместе, не потеряв ни одного года. Как говорится, отделались лёгким испугом.

А тремя отобранными «штрафниками» оказались Зорька Функ как старшина группы, Марк Каган и Миша Долгой, которые и были отчислены из института в тот же день, 12 сентября. Это означало, что их немедленно должны забрать в армию на 3 года солдатской службы. В тот же день Функ и Каган, оба ленинградцы, отправились в Москву, в Министерство Высшего Образования РСФСР, искать справедливости, а Долгой вернулся в общежитие ЛИТМО. В министерстве им сказали, что сделать ничего не могут и добавили, что их уже разыскивает военкомат по месту жительства. На следующий день всех троих вызвали на военную кафедру ЛИТМО якобы для обсуждения условий, при которых они могут быть восстановлены в институте, при этом упоминалась возможность, что коллектив возьмёт их на поруки. Явился на кафедру один Долгой, поскольку двое других всё ещё находились в Москве. На кафедре их поджидали два военкома, один по месту жительства Функа, другой по месту жительства Кагана, готовые тут же забрать их с собой. По неизвестной причине военком по месту жительства Долгого не явился и ему было сказано, чтобы он назавтра сам явился в свой военкомат, где его уже ждут.

Выйдя с военной кафедры, Миша сразу позвонил Наталье Викторовне, маме Игоря Гессе, которая была не только в курсе этих событий, но и координировала все защитные действия ребят. Она приказала ему немедленно ехать к ним домой на Пушкинскую улицу, дом 18, даже не заезжая к себе в общежитие. С того дня Миша скрывался у них дома и из него не выходил, пока вся эпопея не закончилась. Используя терминологию сегодняшнего дня, можно сказать, что находился он под домашним арестом.

А тем временем Каган и Функ решили обратиться за помощью к Илье Эренбургу, очень знаменитому в те годы писателю-публицисту, кавалеру многих государственных премий и орденов, а по совместительству ещё и депутату Верховного Совета СССР от ДаугавпилсаЛатвийской ССР, родного города Миши Долгова. Илья Григорьевич принял их довольно любезно, выслушал и всё записал в свой дневник. Доподлинного результата этого посещения неизвестно. В эти же дни из Москвы в Ленинград приезжает Регина, подруга Натальи Викторовны, обе они работают в разных печатных издательствах и потому имеют обширные знакомства. Оказалось, что Регина знакома с Аджубеем А. И., который в то время был главным редактором одной из двух самых влиятельных газет СССР, «Известия», а «по совместительству» ещё и зятем Первого Секретаря Центрального Комитета КПСС Никиты Сергеевича Хрущёва. Она немедленно отправляет Аджубею А. И. всю информацию о «корабельном деле» студентов. Аджубей, ознакомившись с ним, называет его «грязным антисемитским делом» и присылает корреспондента своей газеты в ЛИТМО за подробностями. Интересно отметить, что в ЛИТМО не нашлось желающих обсуждать это дело с корреспондентом «Известий», кроме одной женщины, преподавателя диалектического материализма Евгении Львовны Зельмановой.

А в Москве ребята продолжали наносить визиты к «большим» людям. Там они посетили командующего Балтийским флотом, а затем в Переделкино (элитный посёлок советских писателей) самого известного детского писателя Корнея Ивановича Чуковского. Корней Иванович посадил ребят в свою машину и поехал с ними в Москву, к Министру Высшего Образования Елютину В. П. Елютин, выслушав Корнея Ивановича, пообещал, что свяжется с ректором ЛИТМО и уладит это дело.

Итог всех усилий по защите студентов таков:

Спустя три месяца после возникновения «корабельного дела», в начале декабря всех троих студентов вызвали к ректору ЛИТМО Капустину А. А., который огласил окончательный вердикт: до конца учебного года они отправляются работать на производство с тем, чтобы получить там положительные характеристики, а летом следующего 1961 года снова проходят ту же месячную военную практику и, в случае получения там положительной характеристики, они восстанавливаются на 5-й курс с одновременным присвоением им офицерского звания. Именно так и произошло с Мишей Долгим. Марка Кагана не допустили до повторной практики уже по совсем другой причине, выходящей за рамки этого повествования. А вот у Зорьки Функа судьба оказалось иной и на этот раз, прямо как по пословице «нормальные герои всегда идут в обход».

В главе «Первый курс – он самый трудный» я упоминал про двух своих друзей, одним из которых был Зорик, а другим Валера Бутман, которого отчислили из института после первой же экзаменационной сессии. С тех пор мои отношения с Валерой прекратились навсегда, а, как только сейчас выяснилось со слов Мэри Функ, Зорик продолжал поддерживать с ним связь ещё много лет. Надо же было так случиться, что во время 2-й попытки прохождения месячных военных сборов Функом, Бутман проходил свою 3-годичную службу в армии недалеко от военной базы Функа. Они списались, и Валера сумел приехать на встречу с Зорькой. Зорьке пришлось повторить «подвиг» прошлого года – уйти в самоволку – теперь уже в одиночестве. Но и результат этого поступка тоже повторился – он получил новую характеристику, но с той же концовкой «недостоин присвоения звания советского офицера».