Исаак Гилютин - Жизнь и страх в «Крестах» и льдах (и кое-что ещё)

– Дядя Ваня, а можно прокатиться?

На что дядя Ваня ответил:

– Нет, эта машина катает только евреев.

Его ответ меня очень вдохновил, и я торжествующе выпалил:

– Так ведь я и есть еврей!

Дядя Ваня не ожидал такой реакции на своё утверждение; он от души рассмеялся и уже не мог отказать мне в моей просьбе – он посадил меня в кабину и прокатил целую трамвайную остановку. Мечта ребёнка осуществилась, счастью не было предела!

Следует отметить, что район, в котором мы тогда жили, совсем не считался плохим. В Ленинграде в те годы было много рабочих районов, в основном на окраинах, которые считались куда более криминогенными. Нельзя также забывать, что 70 % моих сверстников воспитывалось без отцов. Это ведь за нашим поколением закрепилось понятие безотцовщины! К слову сказать, на 4-м этаже в кв. № 28 одной с нами лестницы, жил тогда Олег Алексеев со своей матерью, который впоследствии стал ректором ЛЭТИ (с 1984 по 1998 г. г.).

Из бытовых проблем тех лет врезались в память четыре:

1) Стояние с мамой в очередях за мукой и яйцами (каждый из этих продуктов продавали или, как тогда говорили, «выбрасывали» в разные дни) целый день дважды в год – накануне праздников 1 мая и 7 ноября. Моё присутствие в очереди было необходимо поскольку всегда существовало ограничение на продажу товара в одни руки. Совсем не помню, чтобы мама брала в очередь сестру или брата; думаю, что их было труднее заставить стоять целый день, но скорее всего наш материальный недостаток всё равно не позволял покупать больше.

2) В конце каждого лета мы заготавливали дрова на зиму (отопление тогда было печное): в субботу (в то время это был ещё рабочий день) отец привозил целый грузовик дров, которые сбрасывались во дворе. Следующий день, воскресенье, весь мужской состав нашей семьи, отец, Аркадий и я, пилил их, колол и относил в наш сарай, который был построен отцом в бомбоубежище нашего дома.

3) Стирка белья в домовой прачечной, которая была одна на 50 квартир нашего дома, это примерно на 400 жильцов. Мне кажется, что тогда не было платных прачечных вообще, куда можно было за плату отдать в стирку бельё. Но, может быть, я не прав – они существовали, а пользовались ими люди только состоятельные. Нашей семье это точно было не «по карману». Наша прачечная располагалась в бомбоубежище нашего дома. Туда надо было натаскать дров из нашего сарая (это всегда было моей обязанностью), растопить печь и в течение нескольких часов нагревать воду в громадных баках. Затем начиналась мамина работа, т. е. сама стирка, которая занимала всю вторую половину дня, после чего опять наступала моя обязанность помогать маме отнести постиранное бельё на чердак (6-й этаж по нашей лестнице) и там его развесить. Особенно весело проделывать эти операции было зимой, когда температура на улице -20 оС, а в прачечной и на чердаке ненамного выше. А через 2–3 дня я опять вступаю в свои обязанности и помогаю маме снять бельё с верёвок и принести его домой. На этом мои «бельевые» обязанности заканчивались, теперь опять наступали только мамины – глажка утюгом, который нагревался в кухне на керогазе.

4) Банные дни. Тут пора объяснить, что в нашей квартире (и, конечно, во всём доме) не было ни ванной комнаты, ни горячей воды, а холодная вода была в двух источниках – в умывальнике на кухне и в сливном бачке в туалете. Такое положение в то время в Ленинграде было скорее нормой, чем нет. Поэтому, чтобы помыться, ходили в общественные бани. Ближайшие к нам, Петрозаводские бани, находились прямо напротив моей школы № 51. Каждую субботу (да-да, я не ошибся, только раз в неделю! – сегодня это звучит совершенно абсурдно) после рабочего дня, отец брал меня с собой, и мы торопились туда чтобы занять очередь. Напомню читателю, что практически всё население СССР, особенно его мужская половина, работало строго от 8-ми утра до 5 вечера и, конечно, каждый старался «почистить свои пёрышки» перед единственным тогда выходным днём – воскресенье. Теперь читателю легко понять, почему образовывались банные очереди. Стоять там надо было не меньше 2–3-х часов, а перед этим надо было ещё отстоять другую очередь – в парикмахерскую – кому постричься, а кому ещё и побриться. Таким образом, банный поход занимал весь субботний вечер, мы возвращались домой никак не раньше 10–11 часов вечера. Этой проблемы не было у женской половины нашей семьи, т. к. мама с Нэлей могли посещать баню в любое время днём. У моего брата этой проблемы тоже не было, т. к. в 1945 году ему исполнилось 9 лет и его отпускали в баню днём одного.

Что особенно угнетало меня в детстве и юности – это полное отсутствие навыков драться, отсюда и неумение постоять за себя в случае, если это будет необходимо. Слава богу, таких серьёзных моментов я не запомнил, но с этим чувством прожил в школе все 10 лет. Самому мне казалось, что школьные хулиганы, которых я очень боялся, не приставали и не били меня только по одной причине: я был такой маленький, плюгавенький и невзрачный, да к тому же плохо одетый, что, как я решил про себя, им даже не интересно бить такого – не получат никакого удовлетворения. Нельзя сказать, что я совсем ничего не предпринимал, чтобы как-то изменить эту ситуацию. Недалеко от моего дома, на Чкаловском проспекте, был плавательный бассейн и однажды я, набравшись храбрости, пришёл туда записываться в секцию. Тренер на меня взглянул и сказал, что приём в секцию закрыт. Я даже и не огорчился, это было вполне мною ожидаемо. На самом деле я пришёл туда для того, чтобы это услышать, другого я и не ожидал.

А вот и ещё один пример на ту же тему. У нас никогда не было своей дачи. Тем не менее, отец всегда находил какие-то дешёвые их варианты в разных пригородах города – одну комнату на два летних месяца – то недостроенный дом, то дом, в котором как раз летом делали ремонт, то ещё с каким-нибудь изъяном. Таким образом, мы каждый год выезжали с мамой на дачу, а отец всё лето проводил в своём утильном ларьке, по воскресеньям навещая нас на даче. Там я практически всегда умудрялся находить, а затем напрашиваться к соседям на других дачах поиграть в пинг-понг. Народ на дачах в те годы был довольно интеллигентный и потому не мог щупленькому еврейскому мальчику отказать в этих просьбах, а сам мальчик понятия не имел, что так поступать неприлично.

Поэтому, неплохо играя в настольный теннис, в 9-м классе я опять набрался наглости и поехал в спорт клуб армии (СКА), который находился напротив Ленинградского цирка. Там тренером работал очень приятный человек по имени Илья Моисеевич Рутберг. На этот раз был неожиданный успех – он меня взял. Но радоваться было рано: я походил туда не более двух недель, а потом Илья Моисеевич сказал, что мне не следует больше приходить. На самом деле я и сам ожидал, что этим и закончатся мои занятия в секции, т. к. видел, что практически все играют лучше меня, поскольку эти ребята, оставаясь все три месяца в городе, проводили целые дни и недели, играя в пинг-понг в ЦПКО им. Кирова. Это моё очередное фиаско было естественным следствием бесплатного советского спорта, когда любой тренер вынужден был гнаться за рекордами и потому отбирать себе только перспективных спортсменов. В этом смысле сегодня мы имеем хороший пример с президентом В. В. Путиным. По его же словам, когда он мальчишкой пришёл в секцию дзюдо, он уже имел хороший опыт уличных драк и сразу предстал перед своим будущим тренером, Анатолием Рахлиным, которого теперь знает вся Россия, в качестве перспективного дзюдоиста.