Елена Будагашвили - Я – человек. Роман об эмиграции

С этого дня Ниночка потеряла покой. Ей снилось, как полчища фашистов надвигались на нее и ее маленький сказочный мир. Она металась по кровати и утром просыпалась в мокрой постели. Родители, не понимая, что с девочкой, ругали ее, что она, такая большая – шесть лет – писается в постель. Тогда Ниночка стала бояться не только фашистов, но и того, что она описается. И она, видя во сне приближающихся врагов, резко открывала глаза, проверяла, что кровать сухая, и бегом, топая босыми пятками, летела в спальню к родителям, ложилась между ними и только тогда, в тишине и тепле, крепко засыпала. И фашисты отступали. И писать не хотелось до самого утра. Ниночка привыкла спать с родителями и каждую ночь будила их, к ним ложась.

Проблема Ниночки была решена. Правда, мама и папа вставали разбитые и уставшие и шли в таком состоянии работать весь день.

Конец Ниночкиному «хулиганству» поставил ее восемнадцатилетний брат, Олег. В один прекрасный день он отвел Ниночку в сторону и тихо, чтобы не услышали родители, произнес: «Еще раз разбудишь родителей и залезешь к ним в постель – получишь в глаз. Короче, тебе утром будет страшнее, чем ночью. Понятно?» «Понятно», – без особенного энтузиазма кивнула Ниночка.

Наступила ночь. Мирные шелест листвы и журчание ручья были обманчивы. Враг приближался, чтобы убить бедную Ниночку, а всех друзей и родных угнать в рабство. Ниночка резко открыла глаза. И хотя было слышно, как в соседней комнате похрапывает отец, как за окном проходят поезда, страх наполнил ужасом ее сердце, а ноги похолодели. Но тут же ей представился большой мускулистый кулак ее брата, и она поняла, что утром будет еще страшнее. Она зажмурилась и… уснула. Она проспала так до самого утра в мягкой, теплой и… сухой постели. Это была ее, Ниночкина, победа. Несмотря на то, что к этой победе ее привел страх.

В нескольких десятках метрах от Ниночкиного дома шло строительство новой школы. В нее предстояло пойти Ниночке в следующем году. Хотя она уже могла читать и считать, одна мысль, что надо будет сидеть за уроками вместо того, чтобы гулять с подружками и прыгать в классики, отбивала у нее всю охоту учиться.

Не особенно изменила этот настрой первая учительница, вошедшая в класс с указкой в руке. Указывая этой ненавистной палкой на каждого, она заставляла учеников рассказывать, как их зовут, где они родились и кем работают их родители. По окончании уроков Зинаида Александровна, или Зинка, как ее прозвали дети, начинала строить их по росту так, чтобы они смотрели друг другу в затылок, и таким порядком отводила их в раздевалку.

После длительных каждодневных тренировок дети строиться так и не научились, и каждый день на построение уходило в лучшем случае по получасу. Нина ненавидела эту часть школьной жизни. Когда начиналось построение, она тихо брала свой ранец и на цыпочках, чтобы Зинка не заметила, удирала вниз по лестнице в раздевалку. И хотя Зинка на следующий день пол-урока ругала Ниночку перед всем классом за такие проделки, Ниночка повторяла свой побег снова и снова.

Каждый раз к ней присоединялись две-три девочки, которым тоже стала надоедать эта муштра. Однажды Зинка не выдержала такого неповиновения, и, оставив стоящих и смотрящих в затылок друг другу детей, бросилась в погоню. Когда девочки заметили бегущую сзади Зинку они, срочно посовещавшись, куда спрятаться, спрятались в… женском туалете. Конечно же, Зинка без стеснения вошла в туалет и победоносно взяв за шкирку девочек, потащила их в класс.

– Итак, хулиганки, – грозно произнесла Зинка, – вы не уйдете из школы, пока ваши родители за вами не придут.

– Не знаю, как другие, – проговорила Ниночка, – а вот мои родители придут за мной только завтра.

– Это почему же? – удивленно спросила Зинка.

– Мама работает до одиннадцати, а у папы – ночная смена. Или вы хотите, Зинаида Александровна, сидеть со мной до утра?

Такая перспектива Зинку не устраивала и она, поразмыслив, произнесла: «Итак, вы, девочки, идите домой и попробуйте только еще раз сбежать, а ты, Гольдберг, останься». Девочки тихо вышли из класса.

– Гольдберг, я хочу, чтобы ты поняла, что я больше терпеть твое поведение не буду. Завтра приходи с мамой.

– Мама работает.

– Тогда с папой! – закричала Зинка, не выдержав, что Ниночка всё говорит поперек.

– Хорошо, Зинаида Александровна, я приду с папой. Только вся моя беда в том, что я не могу вытерпеть вашего построения. Все мои подружки из параллельных классов уже суп дома кушают, а наш класс еще строится. Я не виновата ни в чём, Зинаида Александровна, – всхлипывая проговорила Ниночка.

– Убирайся! – закричала Зинка и показала указкой на дверь.

– Вот уж не думал, что придется ходить в школу из-за плохого поведения дочери, – Борис обхватил голову руками. – Из-за сына, мальчишки, не ходил. А вот из-за девчонки – вызывают.

– Папа! Ничего страшного не произошло. Я просто сбегаю, когда Зинка класс строит. Потому что она нас строит целую вечность. Кто-то кого-то за косичку дернет, и всё начинается сначала. Мне надоело!

– Мало ли что тебе надоело! Ты что одна в классе? Все терпят – и ты терпи! – вмешалась в разговор отца с дочерью Ляля. – Воспитывай терпение. Тебе пригодится.

Отец пришел из школы расстроенным. Ниночка оказалась для Зинки крепким орешком. У Зинки просто нет здоровья справляться с этой мерзкой девчонкой. И какое счастье, что они переезжают в другой дом, и Нина будет во втором классе учиться в другой школе.

– Как в другой дом? Как в другую школу? – Ниночка, тихонько уплетавшая во время папиного рассказа печенье, чуть не поперхнулась.

– Да, – подтвердил папа, – всё старое Люблино будут сносить и построят новые дома. Так что, моя дорогая, с нового учебного года у тебя будет другая школа, другой класс, другая Зинка и другие проблемы.

После разговора с Ниной Зинка перестала строить класс подолгу, но старалась выказать Нине всю свою нелюбовь, чтобы та, в свою очередь, не решила, что это она повлияла на Зинаиду Александровну.

По утрам Москва будила жителей Люблино гулом самосвалов и подъемных кранов. Оставляя под гусеницами бульдозеров разрушенные дома и сады, она со всей своей мощью надвигалась на ближнее Подмосковье, всё дальше и дальше расширяя свои границы. Жители маленького поселка, привыкшие до того жить сообща и делить друг с другом горе и радости, стали разъезжаться кто куда по новым домам – девяти- и двенадцатиэтажным – заселенным чужими и незнакомыми людьми, приехавшими в Москву с разных концов необъятной страны. Ниночка и ее семья переехали в большой девятиэтажный дом с шестью подъездами, напротив которого строилась новая школа.