Валентина Левко - Моя судьба в Большом театре

После проверки способностей всех желающих комиссия отобрала несколько человек. Двоим, мне и еще одной девочке, предложили учиться игре на скрипке. Я охотно согласилась. Дождавшись вечером возвращения родителей с работы, я объявила им: «Меня приняли в музыкальную школу. Первый урок послезавтра. Надо прийти со скрипкой». Родители ничему не удивились, восприняли все как должное, и на другой день мама купила мне скрипку.

Помню, на первом уроке по специальности я смело взяла свою скрипку-четвертинку в правую руку, смычок – в левую и приготовилась играть. А Павел Павлович Глухов, мой первый учитель музыки, очень удивился: «Как же ты будешь двигать смычок левой рукой?» – и объяснил мне, как надо правильно держать смычок. Для меня тогда не было разницы, какой рукой что делать. Свободное владение обеими руками впоследствии не раз ставило меня в неловкое положение, особенно на каких-либо приемах, когда я машинально брала нож то в левую, то в правую руку.

В процессе учебы многие приемы игры на скрипке давались мне очень легко. Однажды, когда я училась еще в первом классе музыкальной школы, к нам домой пришел мастер: моей скрипке потребовался небольшой ремонт. Услышав, как я пробую инструмент, он сказал: «Ты играй с вибрацией, звук будет гораздо красивее» – и показал, как это делается. Мне так понравилось новое звучание скрипки, что уже на следующем уроке по специальности я уверенно пользовалась этим приемом на удивление моего педагога – как будто все время только так и играла. Позже, начав преподавать в музыкальной школе, я узнала, что природное вибрато бывает не у каждого, и должно пройти какое-то время для освоения учеником этого приема.

Я с удовольствием вспоминаю годы учения, и хотела бы отметить, что мне всегда нравился сам процесс работы над произведениями. Я испытывала радость уже от того, что брала скрипку в руки, преодолевала какие-то трудности, и вдруг что-то начинало звучать свободно и красиво.

Началась Великая Отечественная война. Отца назначили главным металлургом крупного военного завода в Горьковской области. Мы взяли самое необходимое, заперли свою комнату и уехали из Москвы в Павлово-на-Оке. Я, как и многие подростки в то время, работала на заводе: нужно было помогать стране. Люди этого небольшого городка были настолько сердечны и благожелательны, что казалось, будто мы жили там всю жизнь. С некоторыми из них я до сих пор поддерживаю дружеские отношения.

Очевидно, судьбе было угодно, чтобы мы вместе с отцом были эвакуированы именно в Павлово-на-Оке. Здесь состоялась встреча, которая имела важное значение для всей моей жизни. Я уже заканчивала музыкальную школу и думала о профессиональном музыкальном образовании. Готовясь к поступлению в Музыкальное училище при Московской консерватории, я стала брать дополнительные уроки по скрипке у Михаила Натановича Непомнящего. До эвакуации из Москвы супруги Непомнящие работали в Большом театре: он играл в оркестре, а она пела в хоре.

Как сейчас помню: теплый весенний день, и я при открытых окнах с удовольствием распеваю популярные в то время песни, ожидая прихода на урок Михаила Натановича. «Валя, ты не знаешь, кто это в вашем доме поет?» – спросил вошедший Михаил Натанович. «Это я пою. А что, разве было слышно и на улице?» – искренно удивилась я. Тогда Непомнящий попросил меня еще раз пропеть весь мой «репертуар» и уговорил выступить перед публикой в сопровождении оркестра. Выступление состоялось, и не одно. Пела я на открытых площадках городского парка, в клубах и в госпитале перед ранеными. Успех у слушателей радовал меня, но о возможности певческой карьеры я даже и не думала: мне было всего 16 лет, и будущее казалось связанным со скрипкой.

В 1943 году по вызову отца, который еще раньше был отозван в Москву, я вернулась в столицу и подала документы в Музыкальное училище при консерватории. Моей игрой заинтересовался известный педагог Ю. И. Янкелевич, и речь шла о том, чтобы учиться в его классе. Помню, как после вступительных экзаменов мы шли с ним пешком из училища, и он подробно расспрашивал об условиях моей жизни: насколько я обеспечена материально, могу ли полностью посвятить себя любимому искусству. Хотя меня очень привлекала возможность заниматься у Юрия Исаевича, я честно сказала ему, что должна буду помимо учебы работать, так как осталась в Москве одна: в то время отец с семьей был направлен на оборонный завод в город Киров. Поэтому, будучи зачисленной на первый курс, я занималась по специальности у совсем молодого педагога Леона Зака. Я добросовестно готовилась под его руководством к академическим концертам, техническим зачетам, экзаменам, успешно закончила первый курс. Но больше у него не училась.

Военные годы были очень тяжелыми. Семья была далеко, а мы с бабушкой вдвоем жили в Москве. Я остро ощущала необходимость самостоятельно обеспечивать себя. И начала искать работу. В те годы в кинотеатрах в перерывах между сеансами играли оркестры и выступали певцы. В поисках места скрипачки я обошла более десятка кинотеатров – все безрезультатно. Зато повсюду требовались альтисты. И когда у меня дважды подряд украли карточки на продукты – и наши с бабушкой, и той семьи, где мы жили, – окрепло мое решение выбрать такую специальность, которая давала бы мне заработок.

Как раз летом 1944 года профессор В. В. Борисовский и его ассистент А. В. Багринцев открывали класс альта в Училище имени Гнесиных. Я решилась поступить к ним на первый курс, чтобы стать альтисткой. Своей игрой на скрипке я произвела хорошее впечатление на Вадима Васильевича и Александра Васильевича. И моя судьба была решена. Безусловно, этот шаг был связан с материальными соображениями, однако впоследствии занятия на альте сказались на моей манере исполнения вокального репертуара: я всегда ориентировалась на критерии, существующие у музыкантов-инструменталистов, и это отразилось на технической стороне моего пения.

Итак, я вновь стала первокурсницей. И почти сразу же начала работать в оркестре Театра миниатюр. В то время на его сцене выступала блистательная пара – Мария Миронова и Александр Менакер, звучал голос Николая Рубана. Художественным руководителем и дирижером оркестра был Яков Борисович Кирснер. Моим крестным отцом на новом поприще стал альтист этого оркестра Зиновий Григорьевич Палий. Он по-отечески тепло отнесся ко мне, начинающей оркестрантке. На разовых началах я играла и в других оркестрах, например, в Оркестре кинематографии. Но коллективу Кирснера я осталась верна и тогда, когда он стал оркестром Театра имени Ермоловой.

С возвращением семьи из эвакуации в Москву жить стало легче: большую часть хозяйственно-бытовых забот мама взяла на себя. Она делала все, что в ее силах, и даже сверх того. Наш дом на Павелецкой набережной был довольно далеко от станции метро «Павелецкая», а автобусы в то время не ходили. Мама находила силы, несмотря на тяжелую работу и массу домашних дел, встречать меня у метро, если спектакль в театре заканчивался поздно.