Ану Партанен - Северная формула счастья. Как жить, чтобы вам завидовал весь мир

А еще была проблема с подключением кабельного телевидения. Приехав в Нью-Йорк, я надеялась подписаться на пару каналов, чтобы смотреть любимые сериалы. В Финляндии это было бы делом простым, понятным и недорогим. Чтобы понять, во сколько мне это обойдется в Штатах, я поискала в интернете, но попытки понять различия между пакетами программ и их стоимостью закончились для меня головной болью. Тогда я позвонила в компанию и почувствовала, что, видимо, плохо понимаю по-английски.

– Так сколько это стоит?

– Десять долларов в месяц. На первые три месяца.

– Ладно, а сколько потом?

– Не готова сказать. Это будет зависеть от цены на тот момент.

– Я не поняла. У вас цены меняются ежедневно, как на фондовом рынке?

– Вам нужно будет позвонить нам по истечении первых трех месяцев, чтобы узнать новую цену.

– Но вы ж не можете просто списывать с моей карточки любые деньги, не получив моего предварительного согласия, верно?

– Вам нужно будет позвонить нам. В противном случае мы продолжим списывать новую цену услуги автоматически.

Разумеется, непонятная «новая цена» была бы выше – и сильно выше. Постепенно я осознала, что это обычный способ ведения дел в США – заставлять вас постоянно быть начеку, беспокоиться, чтобы заработанных денег хватило и с тревогой вчитываться в напечатанное мелким шрифтом. Эти многосложные и путаные мелкие шрифты летят в человека со всех сторон от корпораций, каким-то образом умудряющихся уклоняться даже от минимальных обязанностей по защите интересов потребителей. Когда настало время заполнять мою первую налоговую декларацию для Дяди Сэма, ситуация ничуть не улучшилась. Я попыталась выяснить свой налоговый статус на сайте Налоговой службы и очень скоро пришла в отчаяние от невозможности постичь многочисленные страницы мелкого шрифта, переполненные оговорками и исключениями. В Финляндии подача налоговой декларации всегда была простой и быстрой процедурой. Но здесь, в Америке, под впечатлением от многочисленных информационных брошюр налоговой службы и из боязни совершить какую-нибудь дорогостоящую ошибку я сделала то, чего никогда не сделала бы на родине: наняла себе бухгалтера.

Мое настроение падало еще сильнее, когда я читала статьи в газетах и журналах с описанием жизни суперуспешных высокооплачиваемых американцев. Подъем в четыре утра, чтобы успеть просмотреть электронную почту до отъезда в спортзал, с последующим прибытием в офис к шести для начала 90-часовой трудовой недели. Американские матери, судя по всему, были способны на чудеса. Они возвращались к работе спустя всего несколько недель после родов, сцеживали молоко между совещаниями и трудились дома по выходным, управляясь одной рукой с ребенком, а другой – со смартфоном BlackBerry. Мне было понятно, что я на такое неспособна. Логическим следствием было растущее понимание, что успеха в Америке мне не видать никогда.

Тогда я увлеклась чтением историй о других американцах. О гражданах, совершивших одну большую ошибку, или о тех, кому сильно не везло. Они заболевали, теряли работу, разводились, беременели в самое неподходящее время или попадали под ураган. Они оказывались неспособны оплачивать счета за лечение или теряли заложенный банку дом, или работали на трех низкооплачиваемых работах и все равно не могли свести концы с концами, или отправляли детей учиться в ужасные школы, или оставляли младенцев на попечение случайных соседей из-за невозможности оплачивать ясли, или все это вместе взятое.

А еще я зациклилась на статьях об эпидемиях заболеваний пищевого происхождения в США. Токсичные пластиковые бутылки и игрушки, а также безумные количества антибиотиков, которые колют сельскохозяйственным животным, – дело явно шло к тому, что все мы вымрем от тех болезней, которые еще недавно можно было лечить этими же лекарствами. Иногда, когда я сидела на диване, уткнувшись в свой лэптоп, Тревор отрывался от своих дел и пристально смотрел на меня. «Опять у тебя то самое лицо», – тихо говорил он и нежно гладил мой лоб. Не отдавая себе в этом отчета, я постоянно хмурила брови.

Спустя какое-то время я уже не озадачивалась причинами своей постоянной паники. Как и в лапландском лесу, мой мозг обрабатывал взаимодействие с окружающей средой и выдавал четкий сигнал: ты потерялась в дебрях. А в американских дебрях каждый сам по себе.

Я винила себя. Было очевидно, что я оказалась недостаточно сильной и толковой (недостаточно американской) для жизни в этой впечатляющей и динамичной стране. Мои беды были не такими уж и серьезными. Так тревожиться по их поводу или по поводу того, что может случиться, было просто стыдно. Мама точно сказала бы, что я утратила свое sisu. Куда исчезла девочка, которая без каких-либо жалоб могла проползти целую милю по снегу? Больше уверенности и меньше нытья, велела я себе. Больше дела, меньше «ой-мне-страшно».

Хотя моя уверенность в себе и самооценка оказались под ударом, я ощущала необходимость действовать. И оказалось, что теперь мне просто подвергнуть сомнениям и самое себя, и часть мира, откуда я родом. Я начала думать, что американцы могут быть правы в своем критическом отношении к североевропейским странам. При всей популярности, которой пользуются в США тамошние детективы и дизайн, многие американские политики указывали на то, что государства Северной Европы незаслуженно балуют своих граждан социальными благами, результатом чего становится гибель даже малейших намеков на предприимчивость. Итог – страны, населенные беспомощными, наивными и по-детски непосредственными людьми, которые живут в нездоровой зависимости от своих правительств. Ну и, конечно, подобное общество порождает таких размазней, как я.

Часами я просиживала с нахмуренным лбом в размышлениях о недостатках своего народа и собственных слабостях. Американцы часто указывают, что Северная Европа не произвела на свет ни Стива Джобса, ни Google, ни Boeing, ни General Electric, ни Голливуд. Нас считают недостаточно многонациональными, ВВП наших стран выглядят ничтожно по сравнению с американским (если не считать Норвегию, у которой есть нефть), у нас нет ни всемирно уважаемых университетов, ни величайших инноваций, ни богатейших мужчин и женщин, достигших всего собственным трудом. Мы не рисковали жизнями и богатствами на войнах, где нужно было сражаться за общее благо. Возможно, мы и благонамеренны, но не исключительны. А вот Америка как раз такова. Она исключительна.

Я продолжала думать, что американцам не удается оценить по достоинству некоторые хорошие стороны североевропейской действительности, но в целом я соглашалась с мыслью о том, что мы, выходцы из этого региона, просто недостаточно амбициозны, креативны, самодостаточны и сильны. Спустя всего несколько месяцев после отъезда из Финляндии я превратилась из успешной и счастливой деловой женщины в настороженное, подозрительное и неуверенное в себе барахло.