Михаил Семенов - Петроградская ойкумена школяров 60-х. Письма самим себе

Ну а мы, школярами, топали к своей цели дальше, мимо сказочного дома Лидваля, далее, перейдя Кировский, минуя памятник «Стерегущему», углублялись в Александровский парк (тогда Ленина). В тёплое время года с обратной стороны памятника по трубе подавалась вода, журча, она неспешно изливалась из открытого кингстона. Памятник поэтому казался живым. Теперь этого нет, объясняют порчей бронзы. Далее выходили на пляж Петропавловки. Тут с апреля можно было позагорать, а в конце мая даже окунуться в замазученные невские воды. Забирались и на открытые площадки верха бастионов крепости, конечно, задерживались у сигнальных пушек – нашего питерского полуденного метронома. Оказалось, что именно отсюда, а вовсе не с «Авроры», прозвучал тот легендарный октябрьский пушечный выстрел. Историю с «Авророй» выдумал некто Курков, бывший матрос, затем красный функционер, не переживший, правда, рокового самоистребления той номенклатуры. Зато эта байка позволила сохранить для нас крейсер, героя русско-японской войны 1905 года. Пусть так.

От равелинов, бывших тюремных застенков, веяло холодом, даже порой и жутью. Сколько узников сгинуло тут с времен княжны Таракановой – не перечесть. Ботик – лодка Петра – позволял немного «оттаять». Помню и экскурсию на Монетный двор во дворе крепости. Здесь чеканили металлические монеты, изготавливали ордена, медали и значки. Нам разрешили выбрать себе по одному значку в подарок. Наудачу попался красивый, с элементами перегородчатой эмали на латунной основе, значок «Зенита». Храню до сих пор. На колокольне собора били куранты часов, неумолимо бесстрастно отмеряющие поток времени, что заметает следы кровавых расправ прошлых веков. Расправ именно тут, и над замешкавшимися в октябре 17-го представителями элиты города, а значит, и страны: боевыми офицерами-фронтовиками, купечеством, чиновниками, студентами и даже случайными обывателями. И если верить холодящим душу опубликованным дневникам Зинаиды Гиппиус – чьи-то их тела вывозили тогда скормить хищникам городского зоопарка. Ведь неподалёку. Хорошее начало для строительства «общества-счастья», по-хозяйски!

Мы же, дети своего мирного советского послевоенного времени, с радостью ходили на праздничные демонстрации. Конечно, с разноцветными надувными шарами, флажками и блестящими раскидаями на эластичных резинках – небольшими набитыми опилками мячиками. Дома – скромное застолье в кругу семьи. Вечером непременно салют. Здесь, на пляже Петропавловки, для этого устанавливали батарею гаубиц. После залпа требовалась их перезарядка, 5—7 минут, и в эту паузу удавалось что-нибудь шепнуть своей спутнице.

В парк Ленина со старинным корпусом ЛИТО, теннисными кортами, а главное, ожерельем объектов культуры: театра, двух кинотеатров и планетария, мы добирались, иногда «стартуя» от пл. Льва Толстого и далее по Большому проспекту. Ведь и тут жили наши школяры. Сворачивали налево, бывало, по улице Подковырова, далее по Кронверкской мимо Сытного рынка. Здесь на углу Большого проспекта стоит невысокое, благородных форм и пропорций, дореволюционное здание с большими окнами-витринами. Ныне «Рив Гош», а тогда был женский универмаг «Татьяна». Может, кто вспомнит роман Э. Золя «Дамское счастье», в нем так назывался один из парижских универмагов в начале прошлого века. Почему-то мысленно этот наш универмаг я называл так же. Бывало, сворачивали по Введенской (Олега Кошевого). Выходили прямо к кинотеатру «Великан» на Кронверкский проспект. Тогда здесь открыли рыбный ресторан «Демьянова уха». Кто читал одноимённую басню Крылова, знает, что это выражение означает слишком навязчиво предлагаемую услугу или угощение, вызывающее в итоге отвращение. Но наш люд «басенными» смыслами не из школьной программы не «заморачивался». Кормили, правда, там вкусно, разве забудешь с корочкой запечённого с картофелем и луком судака в горшочке.

Самым дальним путём с радостью проходили по всему Большому, ведь тут были три кинотеатра, два магазина игрушек, спортивный, фототоваров, мебельный, три канцелярских, три книжных, три ателье, магазин грампластинок, четыре гастронома, булочных-кондитерских – не счесть.

В старшем классе, скопив какую-то сумму, стали изредка наведываться в бар плавучего ресторана «Парус», именуемый «поплавком». Сначала с компанией старших, затем с подружкой. Здесь было всегда накурено, но пахло настоящим кофе, шоколадом, апельсиновой цедрой и дорогим алкоголем. В полумраке ненавязчиво звучала хорошо подобранная музыка. Помню одного из посменно работающих барменов – Виктора. Он не курил, был похож на конторского служащего, разве что без нарукавников. А запомнился каким-то добрым, буквально отеческим отношением к нам, малолеткам, новичкам этого вертепа завсегдатаев. Как сладостно было затеряться за дальним столиком в этом беззаботном уголке взрослого мира! Наши колени касались. А мысли? Их тогда не было вовсе.

Оттуда сворачивали к Князь-Владимирскому собору, через сквер добредали до Большой Пушкарской. Ну а дальше до Кронверкского проспекта и вдоль ограды зоопарка, задержав дыхание от запаха стеснённого пространством зверинца, выходили к кинотеатрам и театру имени Ленинского комсомола. Там за служебной оградой во дворе театра находилось двухэтажное общежитие для сотрудников. Когда-то, в пору работы в театре Г.А. Товстоногова, в нём проживала и семья молодых актеров – Т. Доронина и О. Басилашвили.

Эти петроградские маршруты никогда не надоедали, и пройтись ими было всегда радостно даже без определённых целей. Что тут удивительного, ведь это и была наша малая родина, наша ойкумена.

Большинство школяров с годами разбрелись, разъехались по районам города, стране, а кто-то и в зарубежье. Но многие, знаю, любят при случае навестить родные пенаты, пройтись по этим улицам юности и детства. Ведь с годами то ушедшее время становится всё дороже и временами даже ближе.

2. ДЕТИНЕЦ

Звон трамвая голосист и гулок,

Парк расцвечен точками огней,

Снова я пришёл на переулок –

Переулок юности моей.

Над асфальтом наклонились вязы,

Тенью скрыв дорожку мостовой.

Помню, как к девчонке сероглазой

Торопился я под выходной.

Как, промокнув под дождём весёлым,

За цветущий прятались каштан,

Девочка из сорок третьей школы

И до слёз смущённый мальчуган…

Ген. Шпаликов

2.1. УЛИЦА РЕНТГЕНА

Эту небольшую улицу Петроградской, бывшую Лицейскую, а с 1923 года носящую имя немецкого физика Вильгельма Рентгена, мы ощущали своей с раннего детства, ещё в детсадовской группе на прогулках. Гуляя, наблюдали, как вроде неспешно строились кирпичные дома на её ранее пустых участках: на углу улицы Л. Толстого и за трамвайными путями на продолжении улицы Рентгена в сторону Б.Невки. Топая тут, мы уже чутко улавливали по запахам, звукам, архитектуре и функционалу строений своеобразие и отличия отдельных ландшафтных участков и зон такой камерной, тогда почти пустынной улицы большого города. Остатки имперской столичной роскоши: бывший дом воспитателей Лицея, доходный дом цветочного «короля» дореволюционного Петербурга – Эйлерса, особняк С. Чаева, здание бывшей больницы Общества гомеопатии – соседствуют с советскими строениями стиля сталинского неоклассицизма. Тут же располагались производственные корпуса и территория завода «Пирометр». За ними бывший доходный дом № 7, победнее. Было много зелёных зон, как парковых, где ныне сквер Фёдора Углова, так и естественных, запущенных. Заводскую территорию и один из корпусов Радиевого института разделяла зелёная зона (часть бывшего лицейского парка), отгороженная от улицы глухим деревянным забором с калиткой. Рядом находилась кнопка звонка. В глубине – одноэтажное деревянное строение и будка сторожевого пса. На улицу из-за забора свешивались ветви старых древовидных плакучих ив. На другой стороне улицы, между Рентгеновским институтом и школьной спортивной площадкой, где мы любили погонять мяч, было просто «деревенское» запустение: поляны с высокими травами и ковром ярких одуванчиков весной, а также несколько старых яблонь и всегда много бабочек и птиц. Иногда, при соответствующем ветре, тут даже были слышны звуки поездов и гудки паровоза, ведь за Невкой поблизости проходили железнодорожные пути Финляндского вокзала. Перед памятником Рентгену росли старые одеревеневшие кусты боярышника и персидской сирени. Пряное и горьковатое цветение боярышника к концу лета празднично одаривало кусты красноватыми лакированными плодами.