Бенвенуто Челлини - Жизнь Бенвенуто Челлини

Было больше пятисот ходовых шагов от того места, где я упал, до ворот, куда я пролез. Когда я вошел вовнутрь Рима, некои меделянские псы набросились на меня и люто меня искусали; каковых, так как они несколько раз принимались меня терзать, я бил этим моим кинжалом и ткнул одного из них так здорово, что он громко завизжал, так что остальные псы, как это у них в природе, побежали к этой собаке; а я поскорее стал уходить в сторону Треспонтинской церкви, все так же на четвереньках. Когда я достиг начала улицы, которая поворачивает к Святому Ангелу, оттуда я направил путь, чтобы выйти к Святому Петру, и так как вокруг меня начинало светать, то я считал, что мне грозит опасность; и, повстречав водоноса, у которого был навьюченный осел и полные воды кувшины, подозвав его к себе, я попросил его, чтобы он меня поднял на руки и отнес на площадку лестницы Святого Петра, говоря ему: «Я несчастный молодой человек, который по любовному случаю хотел спуститься из окна; и вот я упал и сломал себе ногу. А так как место, откуда я вышел, очень важное, и мне грозила бы опасность быть изрубленным на куски, то я прошу тебя, чтобы ты меня живо поднял, и я тебе дам золотой скудо». И я взялся за кошелек, где их у меня было доброе количество. Тотчас же он меня взял, и охотно взвалил на себя, и отнес меня на сказанную площадку лестницы Святого Петра; и там я велел меня оставить и сказал, чтобы он бегом возвращался к своему ослу. Я тотчас же двинулся в путь, все так же на четвереньках, и пошел к дому герцогини, супруги герцога Оттавио [266] … к дому герцогини, супруги герцога Оттавио … — После убийства герцога Алессандро в 1537 г. Карл V, отвергнув сватовство Козимо Медичи, выдал Маргариту Австрийскую за племянника папы Павла III, Оттавио Фарнезе, которому было тогда пятнадцать лет. и дочери императора, побочной, не законной, бывшей супруги герцога Лессандро, герцога флорентийского; и так как я знал наверное, что возле этой великой принцессы много моих друзей, которые вместе с нею приехали из Флоренции; а также так как она оказала мне благоволение, при содействии кастеллана, который, желая мне помочь, сказал папе, когда герцогиня совершала въезд в Рим, [267] … когда герцогиня совершала въезд в Рим … — 3 ноября 1538 г. В это время Челлини был в тюрьме. CXI что я был причиной предотвращения убытка в тысячу с лишним скудо, который им причинял сильный дождь; так что он сказал, что был в отчаянии и что я ему придал духу, и сказал, как я навел несколько крупных артиллерийских орудий в ту сторону, где тучи были всего гуще и уже начали проливать сильнейший ливень; но когда я начал палить из этих орудий, дождь перестал, а с четвертым разом показалось солнце, и что я был всецелой причиной, что этот праздник прошел отлично; поэтому, когда герцогиня об этом услышала, она сказала: «Этот Бенвенуто — один из тех даровитых людей, которые жили у блаженной памяти герцога Лессандро, моего мужа, и я всегда буду иметь их в виду, когда представится случай сделать им приятное»; и еще поговорила обо мне с герцогом Оттавио, своим мужем. По этим причинам я пошел прямо к дому ее светлости, каковая жила в Борго Веккио в прекраснейшем дворце, который там есть; и там я был бы вполне уверен, что папа меня не тронет; но так как то, что я сделал до сих пор, было слишком чудесно для человеческого тела, то Бог, не желая, чтобы я впал в такое тщеславие, ради моего блага захотел послать мне еще большее испытание, чем было прежнее; и причиной тому было, что, пока я шел все так же на четвереньках по этой лестнице, меня вдруг узнал один слуга, который жил у кардинала Корнаро; каковой кардинал обитал во дворце. Этот слуга вбежал в комнату к кардиналу и, разбудив его, сказал: «Преосвященнейший монсиньор, там внизу ваш Бенвенуто, который бежал из замка и идет на четвереньках весь в крови; насколько видно, он сломал ногу, и мы не знаем, куда он идет». Кардинал тотчас же сказал: «Бегите и принесите мне его на руках сюда ко мне в комнату». Когда я к нему явился, он мне сказал, чтобы я ни о чем не беспокоился; и тотчас же послал за первейшими римскими врачами; и ими я был врачуем; и это был некий маэстро Якомо да Перуджа, весьма превосходнейший хирург. Он удивительно соединил мне кость, затем перевязал меня и собственноручно пустил мне кровь; а так как жилы у меня были вздуты гораздо больше, чем обычно, а также потому, что он хотел сделать надрез немного открытым, то хлынула такой великой ярости кровь, что попала ему в лицо, и с таким изобилием его покрыла, что он не мог превозмочь себя, чтобы лечить меня; и, приняв это за весьма дурное предзнаменование, с великим затруднением меня лечил, и много раз хотел меня бросить, памятуя, что и ему грозит немалое наказание за то, что он меня лечил или, вернее, долечил до конца. Кардинал велел поместить меня в потайную комнату и тотчас же пошел во дворец с намерением выпросить меня у папы.

Тем временем поднялся в Риме превеликий шум; потому что уже увидели полосы, привязанные к высокой башне цитадели замка, и весь Рим бежал взглянуть на это неописуемое дело. Между тем кастеллан впал в свою наибольшую дурь безумства и хотел, наперекор всем своим слугам, сам тоже полететь с этой башни, говоря, что никто не может меня поймать, как только он, полетев за мной. В это время мессер Руберто Пуччи, отец мессер Пандольфо, услышав про это великое дело, пошел самолично взглянуть на него; потом пришел во дворец, где повстречался с кардиналом Корнаро, каковой рассказал все последовавшее и что я в одной из его комнат, уже врачуемый. Эти два достойных человека совместно пошли броситься на колени перед папой; каковой прежде чем дать им что-нибудь сказать, он сказал: «Я знаю все, чего вы от меня хотите». Мессер Руберто Пуччи сказал: «Всеблаженный отче, мы просим у вас, из милости, этого бедного человека, который своими дарованиями заслуживает некоторого внимания, и наряду с ними он выказал такую храбрость вместе с такой изобретательностью, что это кажется нечеловеческим делом. Мы не знаем, за какие грехи ваше святейшество держали его столько времени в тюрьме; поэтому, если эти грехи слишком непомерны, ваше святейшество свято и мудро и да исполнит в великом и в малом свою волю; но если это такое, что может отпуститься, то мы вас просим, чтобы вы нам оказали эту милость». Папа на это, устыдившись, сказал, «что держал меня в тюрьме по ходатайству некоторых своих, потому что он немножко слишком смел; но что, признавая его дарования и желая удержать его возле нас, мы решили дать ему столько благ, чтобы у него не было причины возвращаться во Францию; я очень сожалею о его великой беде; скажите ему, чтобы он старался поправиться; а за его несчастия, когда он поправится, мы его вознаградим». Пришли эти два больших человека и сказали мне эту добрую весть от имени папы. Тем временем меня приходила навестить римская знать, и молодые, и старые, и всякого рода. Кастеллан, все так же вне себя, велел себя снести к папе; и когда он явился перед его святейшество, он начал кричать, говоря, что если тот не вернет меня к нему в тюрьму, то учинит ему великую обиду, говоря: «Он от меня сбежал под cловом, которое он мне дал; увы, он улетел от меня, а ведь обещал не улетать!» Папа, смеясь, сказал: «Идите, идите, я вам его верну во что бы то ни стало». Кастеллан прибавил, говоря папе: «Пошлите к нему губернатора, чтобы тот узнал, кто ему помог бежать, потому что если это кто-нибудь из моих людей, то я хочу его повесить за горло на том зубце, откуда Бенвенуто сбежал». Когда кастеллан ушел, папа позвал губернатора, улыбаясь, и сказал: «Вот храбрый человек, и вот изумительное дело; однако, когда я был молод, я тоже спустился с этого самого места». Это папа говорил правду, потому что он был заточен в замке за то, что подделал бреве, будучи аббревиатором Parco majoris; [268] … будучи аббревиатором Parco majoris … — Коллегия аббревиаторов, состоявшая из семидесяти чиновников-прелатов, занималась составлением проектов папских посланий (бреве) и булл. папа Александр долго держал его в тюрьме; [269] … папа Александр долго держал его в тюрьме … — Фарнезе содержался в тюрьме по неизвестной нам причине и бежал оттуда, но не при Александре VI, как утверждает Челлини, а при его предшественнике, папе Иннокентии VIII. CXVII затем, так как дело было слишком скверное, решил отрубить ему голову, но так как он хотел переждать праздник тела Господня, то Фарнезе, узнав обо всем, велел явиться Пьетро Кьявеллуцци с несколькими лошадьми, а в замке подкупил деньгами некоторых из этих стражей; так что в день тела Господня, пока папа был в процессии, Фарнезе был помещен в корзину и на веревке спущен до земли. Еще не был сделан пояс стен у замка, а была только цитадель, так что у него не было тех великих трудностей бежать оттуда, как было у меня; к тому же он был взят за дело, а я без вины. Словом, он хотел похвастать губернатору, что и он тоже был в своей молодости мужественным и храбрым, и не замечал, что открывает великие свои негодяйства. Он сказал: «Идите и скажите ему, пусть он вам откровенно скажет, кто ему помог, кто бы это ни был, благо ему прощено, и это вы ему обещайте откровенно».