Иван Панкратов - Токсичный компонент

Добровольский её отчасти понимал. Он тоже хотел поскорее принять по Рудневой хоть какое-то решение независимо от того, где она будет лежать – в слюнях, крови или дерьме.

– Ложитесь уже, – далеко не самым командным голосом попросил он Зинаиду.

– Щас, – она кивнула в ответ, да так сильно, что едва не упала на кушетку. – Не гони лошадей, я день рожденья отмечала, вот и накидалась.

Она с трудом распрямилась, развернулась на месте, как избушка на курьих ножках, – к кушетке задом, к хирургу передом, – и грузно опустилась в собственный плевок, особо не примериваясь и рассчитывая только на притяжение Земли.

Кушетка даже не скрипнула – скорее, хрустнула.

– А у меня, между прочим, юбилей, – обратилась она, как показалось Добровольскому, к кушетке. Погладила рукой простыню, подняла глаза на Максима. – Сорок лет, прикинь? Четыре дня назад. Вот тут болит, – внезапно сменила она тему, скривилась и показала куда-то в область чуть пониже необъятной груди. – И в спину…

– Вы четыре дня юбилей отмечаете? – уточнил Максим.

– Почему четыре? – удивилась Зинаида. – Кто тебе такое сказал?

Её мутный взгляд никак не мог сфокусироваться на его лице. Она закинула голову и оперлась руками за спиной, чтобы смотреть просто куда-то вверх.

– Вы же сами сказали – четыре дня назад юбилей был.

– И что? – хмыкнула Руднева. – Ты же новый год не прямо в двенадцать часов отмечать начинаешь? Надо ведь старый проводить, салатик оценить, водочку попробовать.

– В двенадцать, – сказал Добровольский, про себя подумав: «Кого я обманываю?»

– Да ладно! – Зинаида сумела перевести взгляд с потолка на хирурга. – А мы не такие, уж извини.

– Так сколько вы пьёте уже?

– Чо ты пристал? – нахмурилась пациентка. – Неделю я пью. Или две. Какая разница? Мой юбилей. Раз в жизни бывает.

– Живот когда заболел?

– Вчера, – задумалась Зина. – Или позавчера. Сегодня что, четверг?

– Суббота.

– Да ладно! – опять выпучила глаза Зинаида. Немного пошевелив губами, она что-то посчитала и ответила точней. – Тогда дня три уже.

– Хуже становится, лучше или одинаково?

– Раз я здесь – как сам думаешь?

Добровольский скрипнул зубами. Он уже был готов прекратить с ней общаться и написать в истории болезни «Сбор анамнеза затруднён в связи с алкогольным опьянением».

– Давайте ложитесь, мне надо живот посмотреть.

– Да уж смотри, а то болит жуть как. – Зинаида вспомнила, что цель её приезда сюда не в том, чтобы рассказать про юбилей. – Щас… Щас…

Она посмотрела, куда ей надо укладываться, всем видом дала понять, что от неё требуют практически невозможного, после чего начала медленно заваливаться.

Добровольский провожал её взглядом, понимая, что если она решит упасть на пол, он вместе с санитаркой её не удержит. Поэтому оставалось положиться только на инстинкт самосохранения Монсеррат.

Несмотря на все его опасения – у Зинаиды получилось. С кряхтением и бормотанием она около минуты возилась, потом вдруг спросила:

– Разуться-то надо было?

Хирург не стал этого требовать – всё-таки простыня была одноразовая, как раз для таких случаев. Потом жестом предложил поднять кверху платье.

– Ишь ты, прям сразу? – медленно потянула она балахон с пайетками кверху, по сантиметру открывая полные целлюлитные ноги. Максим ожидал от неё каких-то вольностей, но этот пьяный флирт его изрядно разозлил.

– Нет, подождём, пока проспишься! – возмутился он. – Тебя с панкреатитом привезли, Зинаида, а без поджелудочной железы жить пока не научились!

Именно в этот момент она и запела:

– И там… Шальная… Императрица…

С каждым словом платье поднималось ещё сантиметров на десять. Голос у неё неожиданно оказался сильный, ровный. Наверное, с попаданием в ноты могли быть проблемы, но Добровольский в этом не особо разбирался. Первый раз у него на дежурстве кто-то подобным образом устраивал караоке.

– В объятьях юных кавалеров забывает обо всём!.. На, смотри, – она подтянула платье под грудь, полностью открыв колышущийся живот. – Как такому отказать? – и она подмигнула Добровольскому.

– Попрошу вести себя менее развязно, – скривившись от подобной фамильярности, сурово попросил Максим.

– Ничего не могу с собой поделать. Когда так страстно бирюзовым взглядом смотрит офицер, – допела она ещё строчку. – Тазик несите, тошнит.

Максим продублировал просьбу о тазике для санитарки, а сам принялся осматривать живот. Болело у неё в основном выше пупка по центру и слева – при пальпации в этих местах она неприкрыто охала и бурчала себе под нос всякую нецензурщину. Добровольский вынул из кармана фонендоскоп, послушал перистальтику – она не понравилась. Точнее, не она, а почти полное отсутствие.

– Стул давно был? – спросил он Зинаиду.

– Чего?

– На горшок давно ходили? – уточнил Максим.

– А хрен его знает. Давно, наверное.

– Рвота была?

– Была, – прикрыла глаза в знак согласия Зина. – Уже раз десять, наверное. Сосед потому «скорую» и вызвал – думал, отравились мы чем-то.

– Мы?

– Муж тоже блевал, – сказала Руднева. – Слушайте, а дайте телефон, а? Мой дома остался. Позвонить ему надо, ему ж в воскресенье в смену. Он экскаваторщик!

– Как-нибудь сам проснётся, – ответил он на просьбу Зинаиды. – Или по городскому потом с поста наберёте. Людмила Ивановна! – позвал он медсестру. Та моментально появилась в дверях. – Пока она здесь лежит, возьмите анализы – кровь, биохимия с глюкозой и альфа-амилазой, а потом аппарат ЭКГ сюда подкатите, хочу абдоминальную форму инфаркта исключить.

– Инфаркта? – поползли вверх не самым удачным образом нарисованные брови у Зинаиды. – Да не, ну ты чо, доктор. Какой инфаркт?

– Думаете, никто раньше до инфаркта не допивался на своих юбилеях? – Добровольского все больше бесила развязность пациентки и бесконечное «тыкание». – Попали в больницу – будем все этапы диагностики проходить, какие положено.

Он ненадолго задумался, а потом добавил для Людмилы:

– И рентген брюшной полости на предмет непрохода и свободного газа. Хоть и не очень похоже.

Людмила принялась выписывать бланки на анализы; Добровольский черканул направление на рентген, ещё раз посмотрел на Рудневу и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– В общем, вы её побыстрее в отделение переправляйте. Не затягивайте с терапевтом. Я её оперировать, конечно, не планирую, но лечить придётся интенсивно.

Когда он уходил из приёмного, Зинаиду рвало в тазик, подставленный санитаркой.

– Шальная императрица, – усмехнулся Максим в коридоре. На тот момент он ещё не представлял, какие сюрпризы она подбросит дежурному хирургу.

Мина рванула у Рудневой ближе к полуночи. Сначала она выдала какое-то странное падение давления – буквально на пять минут, медсестра расценила его как ортостатические явления. Добровольский пришёл, когда Зинаида уже была почти в адеквате – только крупные капли пота на лбу и небольшая бледность доселе ярко-розовых щёк слегка насторожили хирурга. Она производила впечатление человека в гипогликемическом состоянии, хотя в анализах, что пришли пару часов назад, ничего подобного не было. Альфа-амилаза – та зашкаливала однозначно, да ещё печёночные пробы вместе с билирубином подкинули Добровольскому поводов для дифференциальной диагностики. Он повнимательнее посмотрел на её склеры и решил, что одним панкреатитом тут обойтись не получится.