Галина Курьянова - Воспоминания жены советского разведчика

Кто-нибудь из нас поет? Правильно, не поет. С нашими вокальными данными предпочтительнее петь на именинах у ближайших родственников, да и то, чтобы гостям стало веселее. Где же гуляет тётина певческая наследственность?! Хотя, спасибо тете, она была ещё и красавица, и, в основном, благодаря ей и моему папе, мы с сестрой были вовсе не дурнушки. Верно?

Что касается дальнейшей экспроприации, то, довольно похахатывая, солдаты вытащили и оценивающее встряхнули вышитые льняные скатерти и салфетки, шаль из вологодских кружев, просто полотняное постельное белье. Спрятали все это в свои армейские сумки и небрежно стащили с пальцев мамы два недорогих колечка, одно обручальное и другое с маленьким, но пронзительной зелени изумрудом. И сделали они это так, мимоходом, как будто мама была просто манекеном. Потом окинули оценивающим взглядом небольшую комнату и вдруг заметили на трюмо (прекрасное зеркало, прекрасное! с серебряной амальгамой!) и шкатулочку на нем. Ага!!! Was ist das? И ловким наработанным движением выхватывают из шкатулки янтарное ожерелье, классические бусы, крупные, со сливу, благородного коньячного цвета янтаринки, длинная низка до 1,5 метров. Я так любила ими играть, обматываясь от шеи до колен и изображала артистку. Ну, так вот просто, нагло, обыденно прихватили они и эту низку бус и направились к двери, походя пнув сапогом в мешок с сухофруктами, спросив: «Zuker»? Увидев выкатившиеся сухие яблоки и вишенки, презрительно засмеялись, и услышав подобострастное: «Нет, нет, пан!», – ушли.

Что ж, так ведут себя испокон веков все завоеватели, думаю, что так же вели себя и русские на немецких землях, а уж по тогдашним меркам в Германии было что взять. Учитывая неоправданную жестокость гитлеровцев на оккупированных территориях, их презрительное «Rusiche schweine, scheise», можно не осуждать советских солдат. А подонки найдутся в любой армии, в любой нации.

Запомнился эпизод, это тоже было в летний захват: я, пятилетний худющий-худющий ребенок, с втянутым до позвоночника животом, тонюсенькими замусоленными ручками-ножками и имеющая совершенно жалкий вид, несу бабушке – она жила на соседней улочке, а взрослые старались на улицах не показываться – баночку с супом и вдруг, завороженная, останавливаюсь. Небрежно и этак вальяжно, прислонившись к мотоциклу с коляской, немецкий солдат тонким и на вид очень острым ножичком чистит яблоко. И чистит яблоко так серьезно, что кажется от этого непрерывного завитка яблочной кожицы, спиралью опускающегося вниз, зависит его жизнь. Но меня, ребенка, поразил не вид самого яблока, в то время недоступного для нас, а именно эта непрерывающаяся тонкая спиралевидная шкурка: во-первых, яблоки, помнившиеся мне, мы никогда не чистили (а дети наверняка и не мыли), во-вторых, если взрослые и решали их почистить, чтобы побаловать детей яблочной мякотью, то никогда их так не облупливали, с такой педантичной тщательностью. Я стояла и, разинув рот, внимательно-тупо смотрела на процесс чистки яблока. Наконец, закончив этот ритуал, мотоциклист взялся двумя пальцами за кончик яблочной спирали, протянул ее мне и сказал коротко: «На!»

Я не менее коротко и высокомерно, если только высокомерие может быть присуще пятилетнему худющему ребенку, стоявшему перед завоевателем в грязных трусиках, ответила: «Сам ешь!, – и с достоинством удалилась.

О! С каким удовольствием я схрумкала бы эти восхитительные очистки, но, представьте себе, непонятно отчего, я решила ответить именно так: «Сам ешь»! Ведь я была одна, маленькая глупенькая девочка, в этом возрасте вряд ли ребенку доступны такие понятия, как гордость и достоинство. Возможно, глубоко в подсознании ощущалось нечто другое: принимать в подарок объедки оскорбительно, тем более от фрицев. Дома я рассказала об этом событии, все меня одобрили и похвалили, и я, гордая, до сих пор помню об этом.

14 февраля 1942 г. после победы под Сталинградом в ходе общего наступления был освобожден и Ростов.

Радость, ликование, беспредельное братание, через год появление детишек – солдатики и женщины отдавали должное основному инстинкту жизни.

Уже в последние годы войны, и уж, конечно, в послевоенные, началось бурное и поспешное восстановление города: Ростсельмаш (70% комбайнов), Красный Аксай (80% культиваторов), Табачная фабрика «Ява» (бывшая Асмолова), Академический Театр Драмы, здание штаба Северно-Кавказского военного округа, Универмаг, Гостеатр Музкомедии, Академический ТЮЗ, Областной театр кукол, разные институты, университет, цирк, да и много другого. Параллельно шло восстановление и строительство жилого фонда. Еще с довоенных времен Ростов славился своими оркестрами, говорят, что именно в нашем городе, одном из первых стали играть джаз и появилась уникальная школа джазовой музыки, которой руководил известный Ким Назаретов, импозантный мужчина с восточной внешностью, тонкими чертами лица и неожиданно светлыми глазами. Я же говорю, что в Ростове смешались очень многие национальности, и подчас результат этого смешения рас выдавал удивительные по выразительной внешности и таланту личности. Назаретова приглашали в Киев, Москву, Глазго. Конечно, обо всем этом я просто читала и, как патриотка своего родного города, гордилась им, но фотографии красавца Кима производили на девушек и моего поколения ошеломляющее впечатление.

Сразу после войны, уже в 1945 г., в городе появился дансинг, это можно сравнить только с дорогим ночным клубом нашего времени. Посетить дансинг, где на небольшой эстраде играл джаз, стояли столики, продавались горячительные напитки, считалось шиком и определялось наличием в кармане приличной суммы. Но … «только если пуст карман, не заглянешь в ресторан…». Чаще всего это разгульное «злачное место», опять же так считалось, посещали старшие офицеры, прибывающие с трофеями, и деловые люди – спекулянты. Несмотря на то, что дансинг считался почти неприличным заведением, побывать там втихомолку мечтали все приличные девушки-ростовчанки, но, увы! ни денег, ни тем более таких платежеспособных кавалеров у них не было. Да и мама бы не разрешила. Не мне, конечно, а старшей сестре. Что уж там мечтать!

Мы переселились на Шестую улицу, д.89 (Варфаломеева, д.111), т.к. наш домишко на две семьи рухнул, когда рядом на больницу упала бомба.

Люди радовались жизни, радовались отмене карточек, радовались, что не умерли от голода, радовались любой обновке. Они перешивали старое как графский пиджак: «граф носил, его сын носил, мне достался – и все как новый». С восхищением и удивлением смотрели трофейные фильмы: «Девушка моей мечты», «Сестра его дворецкого», «Серенада солнечной долины», «Петер». Подростки заговорщицким шепотом возбужденно передавали друг другу, что в фильме «Девушка мой мечты» артистка «почти голая»! и ходили гурьбой на этот фильм по несколько раз, чтобы несколько секунд лицезреть героиню в коротенькой кокетливой шелковой комбинации. Женский пол не отставал от подростков: надо лбом сооружался кок под Дину Дурбин, плечики под все виды одежды. Получалось иногда карикатурно: амбалы-грузчики да и только. И рюши-рюши-оборочки-воланчики, где Бог на душу положит, плюс «волнующий (волнующийся) зад» – что-то в виде небольшого, чуть намечающегося турнюра. Мужчины тоже были не чужды моде. Некоторые сооружали себе под пиджаком такие накладные борцовские плечи, что гнулись под ними, а их головы между гигантскими плечами напоминали головы сопливых микробов.