Владимир Сенчихин - Беседы с усопшими, или Гримасы славы

***

– А ведь это толковая идея.

Вздрогнув, я в недоумении разглядываю Пенфесилею, не понимая, откуда она взялась. Смущают злорадная усмешка и злодейски игривые глаза. Дернул меня чёрт припомнить Переговорщика, любая мысль, даже не высказанная вслух, становится предметом нашего обсуждения.

– Что ты имеешь в виду?

– Оставить на Земле либо мужчин, либо женщин. Надо будет только придумать, как устроить контролируемое размножение однополого общества. В принципе, задача решаемая. Партеногенез в природе – обычное дело.

Города, как и люди, имеют свою историю, но в отличие от любого человека, обреченного на смерть с колыбели, их участь бывает разной. Одни, преодолев смуту веков, здравствуют и поныне, а от других даже развалин не осталось. Город Пелла археологам удалось раскопать.

Брожу меж одиноких мраморных колонн, тоскующих по исчезнувшим дворцам. Любуюсь мастерски выполненной мозаикой. Сотни тысяч людей исшаркали украшенные ею полы, а она выглядит так, будто древние мастера буквально на днях завершили свою работу. Под ногами – голый Дионис, восседающий верхом на пятнистой пантере. Сидит почему-то боком, по—женски. Двое обнаженных молодцев, вооруженных топориком и кинжалом, вот—вот лишат жизни рогатую лань. Их собратья, похожие на них статью и небрежением к одежде, намереваются заколоть льва, весьма потешного – с широченной бородой и рано облысевшего. Тогдашние художники, подверженные мифам, не пытались изобразить реальную охоту. А жаль.

Потомки древних греков на месте раскопок соорудили музей, визуально не имеющий никакого отношения к античности. Убогая бетонная коробка со стеклопакетами. Двухэтажный музей внутри выглядит стильно и стерильно. Экспонаты размещены чинно – в ящиках, под стеклом и с подсветкой. Если исходить из находок, жители Пеллы, пусть далеко не все, не бедствовали. Один венок из золотых дубовых листьев чего стоит. Но больше всего меня поразил череп грека, скончавшегося более двух тысяч лет назад. Нынешние стоматологи в изумлении всплеснут руками, увидев три десятка отменных зубов, не ведающих кариеса.

О былой столице Македонского царства тогдашние мыслители, философы и писатели воспоминаний не оставили. Это выглядит странно, но не для меня. Их сочинения попросту обратились в прах, а предание гласности недоступных людям рукописей противоречит моим правилам. Древнегреческий историк Тит Ливийв книге «История Рима от основания города» пишет: «Не зря здесь обосновались цари Македонии. Стоит Пелла на холме, глядящем на зимний закат ( юго-запад ); вокруг нее болота, непроходимые ни летом, ни зимою, – их питают разливы рек. Крепость возвышается, как остров среди болот, в том месте, где они подходят к городу всего ближе; стоит она на громадной насыпи, способной выдерживать тяжесть стен и не страдать от влаги болот, её облегающих. Издали кажется, что крепость соединена со стеною города, хотя на самом деле их разделяет ров с водой, а соединяет мост, так, чтобы врагу было не подступиться, а любой пленник, заточённый царём, не мог бы бежать иначе как через мост, который легче всего охранять».

Сегодня вокруг развалин Пеллы местные фермеры распахивают поля. Трудно поверить, что город некогда построили посреди болот. Осматривая его останки, удивляюсь древним градостроителям. Они разбили столицу на кварталы, а улицы расположили по сторонам света: широкие – с запада на восток, узкие – с севера на юг. Даже умудрились проложить водопровод из керамических труб. Крыши домов, как и в сегодняшней Европе, покрывали черепицей.

В Пелле скончался древнегреческий поэт Еврипид, его якобы загрызли собаки, что выглядит сомнительно. Прожив семьдесят четыре года, он, скорее всего, умер от старости. Но посетил я развалины города по другой причине – именно здесь явился миру Александр Македонский.

Плутархв книге «Сравнительные жизнеописания» пишет: «Александр родился в шестой день месяца гекатомбеона, который у македонян называется лой, в тот самый день, когда был сожжён храм Артемиды Эфесской. По этому поводу Гегесий из Магнесии произнес остроту, от которой веет таким холодом, что он мог бы заморозить пламя пожара, уничтожившего храм. «Нет ничего удивительного в том, что храм Артемиды сгорел: ведь богиня была в это время занята, помогая Александру появиться на свет».

***

Разумеется, я не собираюсь расспрашивать Александра о мифическом свидании с Пенфи, а байки о том, что он родился в ночь, когда Герострат сжег храм Артемиды, меня не занимают.

Македонский интересен тем, что весьма преуспел на бранном поприще. Оказавшийся в двадцатилетнем возрасте у руля власти, он настолько проникся воинственным духом, что двенадцать лет и восемь месяцев без устали воевал, причём успешно, даже добрался до Индии, преодолев тридцать тысяч с гаком километров.

История человечества в её истинном, а не приукрашенном виде, мне известна, но меня интересует, как её воспринимают сами люди.

Принято считать, что походы Македонского отобразил его личный историограф – Каллисфен. Объективностью он не страдал: то ли остерегался, то ли подпал под обаяние царя. Между тем Плутарх утверждает, что Каллисфен часто нарывался на неприятности и однажды решился на дерзость: на пирушке громогласно унизил Филиппа – покойного батюшку Александра. Якобы тот возвысился только из-за того, что завоеванные им греки погрязли в междоусобицах. И даже процитировал кощунственный стих: «Часто при распрях почет достается в удел негодяю». Даже если это вымысел, рекомендую нынешним и будущим участникам всяческих протестов против существующих властей запомнить эту фразу.

Однако вернусь к Каллисфену. Царь не закрыл ему рот, а всего лишь обиделся и затаил злобу. Интересный поворот. Может, Александр настолько опьянел, что не понял оскорбления? Сомневаюсь. Сам же Плутарх пишет, что, покидая банкет, Каллисфен сказал царю на прощанье: «Умер Патрокл, несравненно тебя превосходнейший смертный».

Это уже двойное оскорбление. Каллисфен не только прилюдно отказал царю в величии, но и намекнул на его уязвимость. Тем не менее философу это сошло с рук, умер он спустя многие годы. Его облыжно объявили заговорщиком. То ли повесили, то ли он скончался в тюремной камере от ожирения и вшей. Это слова Плутарха, а не моя гипотеза.

Размышляю, почему возвеличивание Александра Македонского в XX веке превратилось в идолопоклонство – народный царь, гениальный полководец, освободитель от рабства, чудотворец в истории и даже ясновидец. Думаю, некоторым представителям человечества после бесславной авантюры Гитлера, закончившейся триумфом обычных русских солдат, позарез понадобился образцовый воин. Очищенный от скверны порабощения других народов и настолько благообразный, что нет смысла искать в нем изъяны. Существует и менее распространенная точка зрения. Дескать, Македонский – бездарный вояка ( за него командовал военачальник Парменион, служивший еще его отцу ), вдобавок безжалостный убийца, отправивший на тот свет всех ближайших родственников.