Сергей Салтыков - Три родины

9-В, куда меня и еще нескольких выпускников из параллельных классов нашей восьмилетки определили в сентябре, считался самым сильным классом в новой для меня школе. С уходом малоперспективных учеников, выбравших дальнейшее образование в ПТУ и техникумах, он стал еще сильнее и ярче. Я сразу же заметил интересную особенность. Самые сильные ученики с большей охотой общались и дружили с самыми слабыми по успеваемости, но не менее активными в общественной жизни класса. С шалопаями и двоечниками они проводили времени больше, чем с малочисленной прослойкой серых и пассивных середнячков и хорошистов. Их за глаза называли емким словом «болото». Классная элита приняла меня хорошо, через несколько недель мы уже общались на равных. Стараясь быть максимально объективным в оценках, я отдавал себе отчет, что между новой школой и бывшей поселковой восьмилеткой – значительные отличия не только в уровне преподавания, квалификации учителей, но и в отношении к учебе самих старшеклассников. Большинство из них были нацелены на продолжение учебы в институтах и университетах, получение престижных профессий и специальностей, о которых мои поселковые сверстники даже не мечтали. Конечно, это в первую очередь, было связано с новым возрастным этапом самих школьников. Но трудно было не обратить внимание и на целенаправленное влияние учителей и родителей. Понимая кратковременность и вынужденность пребывания в новом коллективе, я не сильно стремился к сближению с новыми одноклассниками, а тем более – с учителями. Больше внимания уделял восполнению относительного недостатка знаний и повышению своего культурного уровня. Но мой пассивный нейтралитет продержался недолго. К концу осени на одной из перемен я был приглашен за глухой школьный угол, где группа местных школьных авторитетов во главе с Тимчишиным Славкой стала доходчиво объяснять мне о недопустимости неравнодушного отношения к некоторым самым красивым старшеклассницам. Я понял, что это – только формальный повод прощупать меня на «слабо», но обострять ситуацию не стал. Сообщил, что у меня есть постоянная девушка на своем поселке, что знаю и свято чту законы территориальности и не собираюсь лезть в чужой сад за запретными яблоками, и в чужой монастырь – со своим уставом. Возможно, манера моего общения с ними мало походила на поведение отличника, и они почувствовали мое уличное воспитание, но обошлось без серьезной драки и в дальнейшем подобных недоразумений не возникало. По линии комсомола мне доверили возглавлять трудовой сектор, что позволило существенно активизировать и без того насыщенное внешкольное общение с большинством одноклассников. Металлолом, макулатура, уборка урожая в подшефном совхозе, сближали быстрее и крепче, чем сидение за общей партой. В классе было много учеников с хорошими музыкальными данными и соответствующим образованием. На школьных праздниках, вечеринках и днях рождения им не было равных. Моя мать оторопела от ужаса, когда я сообщил ей, что грядущее 8 –е марта и, одновременно, мой день рождения, класс будет отмечать у нас дома. Я долго объяснял ей, что в новой школе подобные вечеринки являются обычным и регулярным делом, что мы уже выросли и поумнели, гарантировал достойное поведение всей чесной компании и сохранность домашнего имущества. Мать с трудом согласилась, вечеринка удалась на славу. Валера Докукин виртуозно играл и аккомпанировал на аккордеоне, Саша Колесниченко подыгрывал на гитаре, Алла Филипенко, Лена Пивненко, Люда Бушмакина и все другие девчонки красиво и талантливо пели. Костя Чуриков до колик в животе смешил бесконечными приколами. При минимуме спиртного компания веселилась до глубокой ночи. На удивление, не было свойственной возрасту сексуальной озабоченности, преобладали чистые и открытые дружеские отношения. Класс очень отличался от моей уличной компании и учеников бывшей восьмилетки. Отсутствием агрессии, здоровым стремлением к совершенству, осознанным планированием будущего. Меня это различие удивляло и беспокоило. Между двумя школами было всего два километра расстояния. Большинство новых одноклассников жили в казенных многоквартирных домах, но были и представители частного сектора. Родители тоже не сильно отличались от наших, поселковых. Большинство из них были коренными горожанами, некоторые относили себя к интеллигенции, занимали руководящие и управленческие должности. Но были и простые работяги, и приезжие. Такое разнообразие вселяло надежду, что два года не пройдут для меня даром, помогут преодолеть традиционную поселковую планку и положительно скажутся в будущей жизни.

Примерно за полгода до выпускных экзаменов меня вызвали в кабинет завуча. Я, как ни старался, не мог определить причину вызова. В новой школе к моему поведению не было претензий. По старой памяти приготовился к худшему. Добродушная улыбка Надежды Ивановны, ее заговорщицкий тон, быстро рассеяли все мои опасения. Она сообщила, что по разнарядке обкома партии на область выделили две вакансии для поступления в Московский университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы. Одну из них распределили целевым образом на нашу школу. У педсовета есть мнение рекомендовать меня. Специальность связана с дипломатией. Видя мое замешательство, она добавила, что такая система отбора дает хорошие шансы на успех в поступлении. На первом месте стоит биография и характеристика кандидатов. Но учитывая серьезность предложения, школа, как можно раньше, должна приступить к моей персональной подготовке. На раздумья и советы с родителями отводилось только два дня.

Я не стал тратить это время на разговоры с родителями. Я вообще не сказал им ни слова. Я потратил их на сбор информации о загадочном ВУЗе и борьбу с непосильным искушением. Нужной информации было очень мало. Конечно, возможность учиться в одном из престижнейших столичных ВУЗов – уже большая честь и причина для согласия. Но были и подводные камни. Я узнал, что дипломатия – официальное, легальное прикрытие. На самом деле, университет готовит кадры для внешней разведки. А значит, опять велика возможность серьезной медкомиссии и повторения трагедии двухлетней давности. Этого допустить я не мог. Кроме того, меня мучило ощущение скрытого подтекста в таком заманчивом предложении. Почему остановились именно на мне? Два года класс звучал в области и занимал первые места по трудовому воспитанию школьников. Я как руководитель трудового сектора имел к этому непосредственное отношение. Но, вряд ли, причина в этом. В школе много достойных претендентов. Скорее, дело в другом. За два года я не мог стать для руководства и учителей лучше и ближе собственных любимых учеников, которых они вели к такому шансу долгих десять лет. Даже, если все они давно определились с будущей профессией и конкретным ВУЗом, нашелся бы хоть один, готовый поменять планы и рискнуть. Значит, партийные рекомендации, по мнению педсовета, не дают полной гарантии поступления. Возможно, кандидатов с периферии привлекают в качестве статистов для оформления видимости честного и справедливого набора в университет. Понимая, что за пять лет университета, любого можно научить всему, даже обезьяну – играть на гармошке, я все равно не представлял себя дипломатом – разведчиком. Через два дня, зайдя в кабинет к Надежде Ивановне, я отказался от заманчивого предложения. Причина? Мать категорически против. Она видит меня только врачом. Я, как всегда, говорил правду.