Сергей Салтыков - Три родины

СССР, Приднепровье. Конец 80-х

Я все-таки повторно наступил на одни и те же грабли. Недавно мы с Валерой Зотовым решили нарушить привычный порядок последовательного движения по лестнице жизни и милицейской карьеры, и одновременно, вместе, подняться на ее очередную ступень. Наши должности, звания и выслуга позволяли обоим поступать на учебу в последнее по уровню из имеющихся в стране профильных учебных заведений – Академию внутренних дел СССР. Руководство приветствовало наше решение, дало отмашку на подготовку необходимых документов. Снова предстояло проходить медкомиссию. В последние годы для большинства оперов эта процедура превратилась в пустую формальность. Объективное состояние здоровья и его отражение в кадровых и медицинских документах, практически, не были связаны между собой. Медсанчасть УВД, как лечебное заведение, у сотрудников доверия не вызывало. По серьезным заболеваниям все предпочитали лечиться на стороне. Из-за этого, по медкарточкам все выглядели здоровыми и полными сил. Если кому-то предстояло досрочно, по выслуге лет, оформлять выход на пенсию, или ожидать неминуемого наказания за допущенные служебные нарушения, тенденция быстро менялась на диаметрально противоположную. Карточка быстро разбухала и зацветала от яркого букета несуществующих серьезных болезней. У меня дополнительно присутствовали несколько собственных факторов, формировавших мои отношения с бывшими коллегами. В санчасти работала терапевтом жена одного из моих непосредственных начальников, Сергея Владимировича Захарова – Лариса Сергеевна. Она постоянно помогала мне, для экономии времени и нервов, обходить длинные очереди агрессивных коллег и пенсионеров, просто занося мою медкарту в очередной кабинет и получая необходимый автограф любого врача. Иногда она сообщала им, что я бывший врач и в состоянии самостоятельно следить за собственным здоровьем. Такая помощь и опека расслабили меня окончательно. Недавно, подобным образом, я успешно прошел комиссию на получение водительских прав. В моей медкарте не было ни малейшего намека на какую-то аномалию цветоощущения. Добавилась традиционная затурканность по работе и вечная нехватка времени – освежить в памяти ненавистные таблицы Равкина я, попросту, забыл. Как назло, Лариса Сергеевна оказалась в отпуске, и на прием к окулисту пришлось идти лично. Им оказалась строгая, незамужняя женщина -педант. Она проверяла меня по полной программе и без труда выявила тщательно скрываемый изъян. Мои запоздалые, наигранные удивления и заверения о том, что ранее все было в порядке, на нее не подействовали. Она хорошо понимала врожденный характер данной аномалии. Ее категорический отказ закрыть глаза на такую незначительную мелочь и признать меня годным к поступлению в Академию, вывел меня из себя. Я стал доказывать, что если мне можно служить, сутками работая без сна и отдыха, значит – можно и учиться. Она резко парировала, что если я не угомонюсь, поставит вопрос и о моей дальнейшей службе. Но видно сообразив, что в данном случае возникнут определенные вопросы и к медслужбе, когда-то пропустившей, а потом упорно не замечавшей нарушение зрения, исключавшего службу в милиции, она оставила меня в кабинете одного, а сама побежала советоваться с коллегами. Вернувшись через несколько минут, стала еще злее и агрессивнее. Я понял, что она узнала, что разговаривает с бывшим врачом. «Ты предал медицину, обманул милицию и еще пытаешься здесь качать права!» – злорадно упиваясь поворотом ситуации, распаляла себя и меня уже набившими оскомину, давно потерявшими актуальность, аргументами. «Я отношусь к медицине намного порядочнее, чем вы. Раз и навсегда сменив белый халат на китель, до сих пор чту главный принцип – не навреди! А вы напялили этот халат сверху кителя! Вы – не медики, а приложение к кадровой службе. Вместо лечения и помощи, решаете судьбы сотрудников, исходя из собственных конъюнктурных и меркантильных интересов!» – я тоже перестал выбирать выражения. Потом и вовсе, пререкания скатились на личностный уровень. Я всегда старался находить в женщинах какие-то положительные стороны, не опускаться до гендерного противостояния и недостойного поведения. Но в данный момент видел перед собой не женщину, а исчадие зла в белом халате. Я кожей чувствовал неприязнь и ненависть, исходящую от нее. Она не замечала, как ярко и однозначно проявлялись они в ее высказываниях о сотрудниках милиции, и мужчинах вообще. Ее аномалия психического восприятия мужского пола проявлялась намного сильней и явственней, чем моя скрытая и безобидная цветоаномалия. Поняв, что она не сделает и шагу назад, я покинул кабинет. Узнав о случившемся, Зотов и прямые мои начальники, положительно оценили аферу многолетней давности. Им понравилась история с сокрытием нежелательного изъяна зрения и введением в заблуждение коллег от медицины. Все долго думали, перебирая варианты дальнейших действий и возможности исправить непростую ситуацию. Приказать врачам напрямую не мог ни один милицейский начальник. Лобовое давление через руководство медсанчасти могло усилить корпоративное противостояние и обернуться для меня еще более серьезными негативными последствиями. Они так же подтвердили мои догадки о причинах неадекватного отношения незамужней докторицы к молодым сотрудникам милиции. Все упиралось в ее первый неудачный сексуальный опыт в годы далекой юности. Коллективное решение предписывало мне гасить конфликт и нормализовать ситуацию на уровне истока, то есть, там, где он и начался. Они убедили меня встретиться с ней в неофициальной обстановке, демонстративно покаяться и наладить дружеские, продуктивные отношения. Скрепя сердце, я вынужден был согласиться. Встреча с цветами и конфетами результатов не дала. То ли я плохо старался, то ли ее душевная рана была глубже, чем мы предполагали, то ли уже играли какие-то другие, неизвестные нам мотивы. Несговорчивая, обиженная судьбой женщина, принципиально отказалась идти навстречу и менять свое заключение.

Еще до этой истории меня одолевали сомнения о целесообразности дальнейшего обучения. Я беспрерывно учился уже более двадцати лет. Кроме среднего образования, за моими плечами были два института, первоначалка в Ленинграде и несколько стационарных курсов повышения оперативного мастерства. Последние, по борьбе с наркоманией, я меньше года назад проходил в Калинине. Тот же казарменный режим, те же сотни курсантов со всех концов Советского Союза. Кроме знаний, каждая учеба давала мне десятки новых друзей и товарищей, коллег и единомышленников. Они не только безотказно помогали решать множество вопросов, постоянно возникающих в оперативно-служебной деятельности. Напрямую, часто в телефонном режиме, без длительных бюрократических проволочек. Они так же создавали особое ощущение единства обширной территории огромной страны, личного моего участия в создании и укреплении сложного механизма прямого общения и взаимодействия людей, поднимающего понятие населения на более высокий уровень – уровень единого народа. Мы постоянно общались не только дистанционно и по служебным вопросам. Являясь активной и мобильной частью общества, не упускали любой возможности личных встреч. Этот побочный результат моего обучения, я ценил не меньше, чем полученные знания.