Хезер Моррис - Истории надежды. Как черпать вдохновение в повседневной жизни

Он, единственный из всех родных, спрашивал меня: «Как прошли занятия? Стоило ходить в школу?» И независимо от того, правда это или нет, я довольно часто отвечала: «Нет, ничего нового я сегодня не узнала». Мне не хотелось рассказывать о своем дне, я ждала его рассказов, но в то же время была благодарна за то, что спрашивал, понимая, что он беспокоится за меня. Я, бывало, сижу, затаив дыхание, ожидая, когда он заговорит, когда начнется волшебство.

Часто наши вечерние встречи с прадедом проходили под девизом «Покажи и расскажи». Он заранее подготавливал какой-нибудь артефакт, о котором собирался мне рассказать. Иногда эта была ценная почтовая открытка с золотистыми листьями, выцветшим текстом, привезенная им с Англо-бурской войны, проходившей в Южной Африке. У него было копье, как он говорил мне – зулусское оружие. Он разрешал мне подержать его – наконечник был по-прежнему острым и опасным. Пока я в благоговении сжимала в руках копье – нечто причастное к истории, к столь далекому от моего дома месту, – прадедушка замолкал и устремлял взгляд на ближайший загон. Наконец прадед возвращался ко мне и, улыбнувшись, забирал у меня копье. Я спрашивала, откуда у него это оружие, но он отмалчивался, говоря только: «Это было ужасное время. Война – страшная штука».

Когда дело доходило до других предметов, относящихся к нашей истории, нашему прошлому с маори, прадед становился более разговорчивым. Эти вещи были ему подарены. И он с удовольствием рассказывал, где, когда и кто преподнес ему их. Я понимала, что эти ценные предметы были свидетельством большой чести, оказанной прадеду, и, пока он рассказывал о каком-то из них, я осторожно держала предмет, поворачивая то одной стороной, то другой. Это завораживало. Многие из этих предметов были подарены местному музею, и я помню, как, став взрослой, видела их там, с прикрепленной к каждому картонной биркой, на которой было отмечено, что эти объекты на время предоставлены его семьей, а я тоже была его семьей.

Никто больше из нашей семьи не доверял мне ничего ценного. Когда здоровье моей прабабушки ухудшилось и она слегла, то я, будучи хорошей девочкой, заходила к ней по дороге в школу и читала заголовки из местной газеты, доставленной накануне. На ее туалетном столике лежали кое-какие украшения, одна-две броши, бусы, а в маленькой шкатулке двойная нитка жемчуга. Посидев на краю ее кровати, я вставала и, собираясь уйти, обязательно вертела жемчуг в руках. Она следила за мной, словно ястреб, каждый день повторяя одно и то же: «Не трогай мой жемчуг». Но я продолжала делать то же самое. Это было у нас своего рода игрой. Когда несколько лет спустя она умерла, моя бабушка подарила мне какую-то шкатулку со словами: «Вот, возьми, она хотела, чтобы это было у тебя». То была шкатулка с жемчугом. Я сохранила эти бусы и ношу их, заново нанизав.

Теперь я понимаю, какой смысл имеет дарение вещей и что это важный элемент, вплетенный в нашу культуру. Пока мы маленькие, для нас плюшевый медведь или мягкое одеяльце становится тем, что психологи называют переходным объектом – физическим образом родного человека, несущим в себе безопасность, заменяющим этого человека, когда его нет рядом, и помогающим ребенку заснуть одному или находиться вне дома. Позже эти объекты будут властно напоминать нам о месте или о времени. Они могут стать невероятно утешительным напоминанием о позитивном опыте – о людях, местах, воспоминаниях. У меня сохранились жемчужные бусы моей прабабушки. Но напоминают они мне не о ней, а о моем прадеде. Они стали для меня мостиком в прошлое. При общении со мной прадед пользовался своего рода условным языком – протянет мне молча какую-нибудь вещь, и я пойму, что он хочет рассказать о ней, и ему нет нужды говорить: «Рассказать тебе о том времени…» Поскольку я знала, какой он застенчивый и скромный человек, то не собиралась изводить его и просить чего-то особенного, а просто ждала. Эти вещи были ценными, в чем-то священными, и я понимала, что с ними могут быть связаны мучительные воспоминания, поэтому не торопила его, а лишь надеялась, что скоро увижу интересующие меня предметы. Я интуитивно чувствовала, что нужно дождаться момента, когда прадедушка будет готов.

Я до сих пор ясно помню эти предметы. У него был большой струг (топор) из зеленого камня, принадлежавший маори ( токи на их языке), и украшенный перьями плащ маори – какаху . Эти вещи были подарены прадедушке местным вождем племени. Прежде Пиронгия, в которой мы жили, называлась Александра. Неподалеку происходили новозеландские войны (конфликт между королевской властью и туземцами маори за владение землей). На протяжении десятилетий сохранялись сложные отношения между пакеха, жителями европейского происхождения, и маори. Но для прадеда проблемы в этом не было – он работал и жил в общинах маори, дружески относясь к жителям. Уважение было взаимным, и это помогало ему в понимании и принятии культуры маори, и он делился этими знаниями со мной. Я была частым и желанным гостем на мараэ [1] Священное место, использовавшееся как в религиозных, так и в общественных целях. в Матакитаки-Па.

У прадедушки сохранились также два письма лорда Китченера из Южной Африки его родителям, в которых он рассказывал, как присматривал за их несовершеннолетним сыном, оказавшимся на войне, где ему было совсем не место. Должно быть, родители прадедушки, мои прапрадед и прапрабабка, очень гордились, получив это письмо, и страшно беспокоились за своего сына, находящегося на другом континенте – месте, о котором они мало что знали.

Я сидела, держа в руках эти ценные вещи, и слушала. Никогда не прерывала его, если только он сам не задавал мне вопрос. Когда он спрашивал о чем-то, у меня никогда не возникало ощущения, что он пытается «подловить» меня, а такое часто бывало с учителями и родителями: «Докажи, что слушала». Когда прадед спрашивал меня, зачем, по моему мнению, британцы воевали в Южной Африке, и я отвечала: «Не знаю, не могу найти объяснений в твоем рассказе», – он улыбался, кивал и говорил: «Это потому, что я тоже не знаю, а я был там». Однажды он сказал, что надеется, что я пойму и расскажу ему. Для него было также очень важно, что я понимала суть конфликтов между маори и британцами, происходивших в нашем регионе. Британцы не имели права приходить в эту прекрасную страну, полагая, что могут завоевать ее. Он гордился маори, которые оказали сопротивление и, как он выражался, «прогнали мерзавцев» в Англию. Я всегда чувствовала, что он с уважением относится к моим ответам, никогда не критикует их. Простым кивком головы прадед давал понять, что слышит меня. Разве могла я не хотеть слушать его?