Юлия Гинзбург - Жан Расин и другие

Анжелика на это сказала: «Не знаю, следует ли нам желать, чтобы она стала одной из наших монахинь. Королева, если только она не настоящая святая, несомненно занесет с собой в монашескую обитель рассеянье и расслабленность. Они избалованы до крайности, и к тому же я не вижу особых причин надеяться, что с ней произойдет чудо: ведь короли и королевы суть ничто перед Богом, и весь блеск их титулов призывает на их головы скорее отвращение Господне, чем его любовь».

Хотели того руководители Пор-Рояля или нет, отсветы этого суетного блеска ложились на монастырские стены. Самый арест Сен-Сирана по приказу Ришелье, его заточение привлекали к Пор-Роялю все больше взглядов, сочувственных, негодующих и, конечно, просто любопытствующих. Тем более что Сен-Сиран и из темницы продолжал наставлять своих духовных детей – а среди них того, кому будет суждено стать признанным главой нового поколения янсенистов, их теоретиком, политиком и бойцом, кто более всех будет способствовать превращению учеников святого Августина из горстки отшельников и монахинь в некое подобие идеологической партии: последнего из детей Антуана Арно, Антуана Арно-младшего, прозванного современниками «Великим Арно».

Антуан Арно был моложе своего брата Робера д’Андийи на двадцать четыре года. Он с юности готовился к церковной карьере, изучал теологию на богословском факультете Сорбонны под руководством отца Леско – духовника кардинала Ришелье, одного из тех, кто будет допрашивать Сен-Сирана в Венсене. С блеском защитив диссертацию, он получил несколько выгодных церковных должностей и вел жизнь наполовину светскую, что не считалось зазорным для тогдашнего священника, но его строгих родственников в Пор-Рояле (в том числе и его мать, принесшую монашеские обеты после смерти мужа) огорчало. Сен-Сирана же более всего беспокоило в молодом докторе теологии его тщеславие ученого, для янсениста едва ли не самая опасная разновидность суетной человеческой гордыни. Советуя своему духовному сыну смирять честолюбие молитвой и постом (дважды в неделю), а любовь к благам земным – дарственной Пор-Роялю на все имущество, Сен-Сиран позаботился и о том, чтобы найти должное применение его талантам и темпераменту.

В 1640 году вышел в свет Янсениев «Августин» и сразу же вызвал ожесточенные споры. Заточение Сен-Сирана длилось уже третий год, здоровье его было подорвано, да и душевные силы временами оставляли его: в минуту слабости он даже поддался уговорам друзей и написал уклончиво-объяснительное письмо Ришелье по поводу давних их теологических контроверз об истинном раскаянии – о чем, впрочем, сразу же пожалел и впредь стоял на своем твердо. Но так или иначе, для прямого полемического боя сам Сен-Сиран не годился. Миссию открытой защиты правого дела он возложил на Антуана Арно: «Tempus tacendi et tempus loquendi [1] Время молчать и время говорить (лат.) . Настало время говорить; молчать было бы преступлением…» К увещеваниям наставника в душе молодого доктора теологии присоединялся последний завет матери. Когда она умирала, Антуан Арно не имел еще ни священнического сана, ни ученого звания, и ему не разрешили участвовать в церемонии соборования, что противоречило бы обряду и к тому же «означало бы слишком большую уступку природе»; тогда он попросил хотя бы узнать, какие слова мать хотела передать ему в качестве последнего напутствия. Слова звучали так: «Пусть он никогда не ослабляет рвения в защите истины».

Исполнением этих наказов и стала книга Арно «О частом приобщении Святых Тайн», появившаяся в 1643 году, вскоре после освобождения Сен-Сирана. Непосредственный повод к ней дало происшествие не слишком значительное. Маркиза де Сабле, в духовниках которой состоял в ту пору иезуит, уговаривала другую знатную даму, принцессу де Гемене, последовательницу узника Сен-Сирана, ехать на бал в тот самый день, когда та причащалась. Принцесса отказалась, сославшись на запрет своего наставника. Маркиза пришла в крайнее удивление: ее духовник не видел в таком совмещении акта набожности со светским удовольствием ничего дурного. Обе дамы обратились к своим руководителям за разъяснениями; иезуит изложил свои мысли письменно; маркиза показала эту записку госпоже де Гемене, а та отдала ее Антуану Арно. Он настолько возмутился содержанием записки, утверждавшей: чем грешнее и суетнее человек, тем больше он нуждается в Святых Дарах, – что не откладывая засел за капитальное сочинение об этом предмете, определившее во многом и его судьбу, и судьбы янсенистского учения. Насмешливый Ларошфуко называл с тех пор двух дам, чей спор послужил толчком для книги Арно, «основательницами янсенизма».

Между тем эта история как предлог для серьезной книги не столь уж анекдотична. Она просто переносит отвлеченные на первый взгляд теологические тонкости в область каждодневного житейского поведения верующего мирянина, каждодневных практических решений духовного руководителя; такое смещение упора было сделано и в самом сочинении Арно. Символика причастия означает приобщение человеческой души к Богу. Янсенисты полагали, что человек может совершать этот акт, лишь чувствуя себя достойным такого приобщения. А для того ему мало просто не отвлекаться в такой день на всякие суетные занятия; следует поглубже заглянуть к себе в душу, честнее разобраться в истинных своих побуждениях и строже себя судить. Ведь испорченность человеческой природы заставляет подозревать, что за самыми, казалось бы, невинными и даже добрыми поступками и чувствами могут таиться дурные, себялюбивые, греховные движения сердца. Сплошь и рядом люди бывают щедрыми из тщеславия, благожелательными из корысти, снисходительными из слабости, твердыми из упрямства. Даже такие деяния, как помощь бедным, справедливость к обиженным, самоотверженное служение отечеству сами по себе заслуживают похвалы и одобрения лишь до тех пор, пока не вскрыты подлинные их внутренние пружины.

Но кто тогда окажется вправе с неколебимой уверенностью счесть себя достойным приблизиться к Святым Дарам? Ведь коль скоро только благодати доступно радикальное удаление скверны из человеческой души, любой праведник может оказаться неспособным выполнять евангельские заповеди. «Праведник без благодати», наделенный всеми природными добродетелями, но не свободный от первородного греха и потому с ужасом сознающий всю бездну своих пороков, тщетно бьющийся из нее вырваться, – едва ли не главный персонаж в янсенистской психологической и моральной драме. (А тот, кто ощущает себя осененным благодатью избранником Божиим, – на каком основании так о себе думает? Не исполнен ли он просто самой непомерной гордыни? И добрый Венсан де Поль не без яду писал о докторе Арно: «Даже если закрыть глаза на все прочие соображения и обратиться лишь к тому, что у него во многих местах сказано о замечательном расположении духа, без которого он не считает возможным причащаться, найдется ли на земле человек столь высокого мнения о собственной добродетели, чтобы полагать себя достойным причастия? На это имеет право один лишь господин Арно, который, предъявив требования столь строгие, что и святой Павел убоялся бы идти к причастию, не устает многажды хвалиться в своей апологии, что служит мессу каждый день; из чего видно, что его смирение столь же восхищения достойно, как и его милосердие…»).