Адриан Топоров - Мозаика. Из жизни писателей, художников, композиторов, артистов, ученых

Великие писатели остро переживают радости, страдания и смерть создаваемых ими персонажей. Часто эти переживания выражаются в тяжёлых психофизических заболеваниях.

Так, Гюстав Флобер (1821 – 1880) признавался в одном письме, что, описывая отравление Эммы Бовари (роман «Госпожа Бовари»), сам был отравлен, долго чувствовал во рту вкус мышьяка и дважды подряд имел самое реальное расстройство желудка.

Первое драматическое произведение Марка Твена (1835 – 1910) «Полковник Селлерс» прошло на сценах Америки с шумным успехом. С того времени директора театров автору не давали покоя: просили написать новую пьесу.

Пробившийся к знаменитому юмористу репортёр сказал ему, что он слышал, будто писатель работает над большой пьесой.

– Как далеко продвинулась ваша работа? – задал вопрос репортёр.

– Вы можете сообщить в прессе, что я пишу драму из четырёх актов и трёх антрактов и что я уже закончил все три антракта.

Биографы Марка Твена уверяют, что свой талант юмориста он получил по наследству от матери Джейн Клеменс, добродушной и всегда весёлой женщины.

Уже в престарелом возрасте ехала она в поезде. Её соседи по вагону заспорили о том, где родился Марк Твен – во Флориде или в Ганнибале. Джейн Клеменс вмешалась в спор и сообщила, что писатель появился на свет во Флориде. Другой спорщик твердил своё:

– Нет, Марк Твен родился в Ганнибале.

Чтобы прекратить дискуссию, старушка сказала:

– Я – его мать. Мне полагается знать, где он родился. Я была при этом…

Восьмилетнего Марка Твена отдали учиться в школу Досона, где царила мертвечина, зубрёжка непонятных детям заданий. Поэтому ученики во время уроков занимались своими делами: обменивались ножичками, птичьими яйцами, рыболовными крючками и тому подобными вещами.

А Марк Твен и его приятель Боуэн придумали интересное развлечение. Разделив чертой грифельную доску пополам, они старались булавками перегнать вошь на половину соперника.

Застигнув игроков за этим спортом, Досон выпорол их.

Начитавшись о сказочных богатствах в верховьях Амазонки, Марк Твен и его приятели решили отправиться туда. Но денег у них не было. Выручила счастливая случайность. Проходил Твен мимо одного дома, к которому ветром прибило бумажку. Это оказался банкнот в пятьдесят долларов!

И юные друзья пустились в путь к намеченной цели.

Марк Твен был атаманом мальчишек-проказников. Эта ватага раз спустила с горы огромный камень, который вдребезги расшиб мастерскую и едва не искалечил самого мастера…

Игра в войну и воровство фруктов в чужих садах были любимыми развлечениями компании Твена…

У него была какая-то болезненная страсть собирать по сотне кошек и возиться с ними. Однажды запала ему в голову затея учинить целое нашествие кошек в номера гостиницы. Жильцы вынуждены были убраться из беспокойного приюта.

На бесполезные схоластические задачки из школьной арифметики Твен писал злые пародии. Вот пример:

«Если восемь человек копали землю двенадцать дней и ничего не нашли, то сколько дней должны копать двадцать два человек, чтобы результаты их работы были вдвое более высокими?!»

В молодости Марк Твен изведал многие работы и специальности. На службе его удачи нередко сменялись безработицей и поисками новых занятий.

В тридцатилетнем возрасте Марк Твен, по его словам, «опять сел на мель». И тогда он задумал, по примеру других юмористов, читать комические лекции. А чтобы привлечь на них публику, он составил несколько юмористических афиш. В одной из них говорилось, что «лектор Твен проиллюстрирует обычаи людоедов, проживавших раньше на Сандвичевых или Гавайских островах, посредством пожирания ребёнка на глазах у зрителей, если какая-нибудь дама любезно предоставит младенца для этой цели».

При жизни юмориста и сатирика Марка Твена не было опубликовано из его литературного наследства 15 тыс. страниц, что составило бы 12 или 14 печатных томов.

В США же выпущено в начале ХХ века 25-томное собрание сочинений Твена. Немногое из заброшенных его творений было впервые напечатано только в 50-60-х годах. А тысячи страниц до сего дня не видели печатного станка…

Один московский театр поставил пьесу Бернарда Шоу (1856 – 1950). После спектакля зрители устроили полный триумф автору. Но шквал аплодисментов внезапно прорезал неистовый свист. Публика и актёры замерли в недоумении. Всех давило чувство досады и неловкости. Не смутился и не растерялся только автор пьесы.

Он вышел на авансцену, взглянул на галёрку, откуда доносился свист, и, смеясь, заговорил:

– Молодой человек, который только что свистел, мы с вами не знакомы, но я с вами совершенно согласен. Конечно, это не пьеса, а сплошной бред! Но что мы с вами вдвоём можем сделать с этим беснующимся залом?!

И на блестящую саркастическую реплику драматурга зал отозвался новой овацией!

Гаврила Романович Державин (1743 – 1816) был гуманистом и филантропом. Одна безродная и бедная старушка приходила к нему за пособием. На руках у ней всегда сидела белая собачка Бибишка.

В морозный зимний день старушка приплелась к поэту окоченевшей. Получив очередное пособие, она начала слёзно молить Гаврилу Романовича – взять себе Бибишку. Он принял собачку, но с условием, чтобы старушка получала от него пенсию до самой её смерти.

С тех пор Гаврила Романович во время работы неизменно держал собачку за пазухой. А когда ложился отдыхать на диване, она сидела около него, напоминав о содеянном благодеянии, которое доставляло поэту великую радость.

* * *

Первая жена Гаврилы Романовича, Катерина Яковлевна, была красавицей, умницей и обладала тонким эстетическим вкусом. Она вдохновляла мужа на создание лучших его творений. Её смерть надолго повергла поэта в глубокую скорбь. Он даже изменился в характере.

Женившись вторично, он никогда не забывал Катерину Яковлевну. И не умел скрыть это от посторонних глаз. Часто за многолюдными обедами, шумными разговорами и спорами Гаврила Романович замолкал, погружался в тяжёлое раздумье и чертил вилкой по тарелке вензель покойной «К. Д.». Это вошло в привычку.

Вторая супруга поэта, заметив его неуместное рисование и мечтание, задавала ему вопрос:

– Ганюша, а Ганюша, что это ты делаешь?!

– Так, ничего, матушка, – как бы проснувшись, отвечал поэт.