Алексей Митрофанов - Бульварное кольцо – 3. Прогулки по старой Москве

Денежные поступления, разумеется, разумеется, не прекращались – пока Надежда Филаретовна ни написала Петру Ильичу о наступившем неожиданно финансовом крахе. В общей же сложности материальная поддержка продолжалась на протяжении 13 лет.

Кстати, именно при Надежде фон Мекк здание преобразилось до неузнаваемости – был расширено до 50 комнат, а фасад его украсили два льва.

В 1880 году здесь жил Генрик Венявский, знаменитый польский композитор и скрипач. Много концертировал в Москве и в Петербурге, а здоровье его становилось все хуже, и хуже, и в том же 1880 году в том же доме фон Мекк он скончался – испорченное сердце не перенесло пневмонию. Смерть была предрешена. Чайковский писал Надежде Филаретовне: «Меня глубоко трогает призрение, которое Вы оказали бедному умирающему Венявскому. Последние дни его будут скрашены Вашими заботами о нем. Очень жаль его. Мы потеряем в нем неподражаемого в своем роде скрипача и очень даровитого композитора. В этом последнем отношении я считаю Венявского очень богато одаренным, и, если б судьба продлила его жизнь, он мог бы сделаться для скрипки тем же, чем был Вьетан. Его прелестная легенда и некоторые части d-mоll’-ного концерта свидетельствуют о серьезном творческом таланте».

В 1881 году дом снова поменял владельца. Им стал чаеторговец Алексей Семенович Губин, прославившийся не столько своей жизнью, сколько смертью. Кто-то пустил слух, что в этот скорбный день в воротах дома будут раздавать щедрую милостыню. Разумеется, нищие первопрестольной, а также ближайших уездов собрались здесь в огромном количестве, началась давка, многие были задавлены намертво.

После чего дом, от греха подальше, продан был наследниками Дворянскому земельному банку.

* * *

Дома по левой стороне, достойные внимание, тоже вошли в упомянутый путеводитель. А за ними – исключительный, особенный московский мир, мир сретенских переулков.

Сама улица Сретенка известна тем, что не имеет на своей красной линии ворот и арок. Это сделано из экономических соображений. Сретенка издавна развивалась как торговая улица, и купцы использовали каждый метр для привлечения покупателей. Хозяйственная жизнь велась исключительно со стороны переулков. Которые, конечно же, располагались параллельно друг другу и на небольшом расстоянии – это обеспечивало доступ ко всем зданиям на самой Сретенке. Здесь также существует уникальная система московских проходных дворов и всевозможных маленьких уютных двориков. Многое, конечно же, за последние годы исчезло (и теперь не получится, как совсем еще, казалось бы, недавно, пройти от Бульварного до Садового кольца, не выходя ни на одну радиальную улицу. Но многое, все равно, сохранилось.

Одна из серьезных утрат – церковь Сергия в Пушкарях. Она располагалась в Большом Сергиевском переулке, на месте нынешнего дома №6. Храм был известен еще в 1547 году и являлась слободской церковью пушкарей. Звания и статусы окрестных жителей (и, соответственно, прихожан этого храма) – целая песня. Артиллерии фузилер, артиллерии фершал, артиллерии пороховой мастер и в огромном количестве «вдовы пушкарские».

Впрочем, эти времена давно прошли. И уже в девятнадцатом столетии окрестности Сергия в Пушкарях пользовались недоброй славой криминальных московских трущоб. А в газетах то и дело попадались сообщения приблизительно такого содержания: «12 октября в ограде церкви св. Сергия, что в Пушкарях, в Колокольниковом переулке, найден сверток, в котором оказался труп недоношенного младенца мужского пола».

После революции в церкви какое-то время продолжали служить. Правда, не обошлось без перемен. Московский обыватель Н. П. Окунев писал: «Был за всенощной у Сергия в Пушкарях. Все новшества: служивший там протодиакон Остроумов (получивший „гонорара“ за участие во всенощной и за обедней 30.000) сбрил себе не только бороду, но и усы, остриг себе на голове волосы, как сотрудник чрезвычайки, и, послуживши до пения ирмосов, снял свои священнослужительские облачения, надел английское щегольское пальто, взял в руки шляпу-панаму и вышел из церкви. Но при этом служил очень истово; читал и пел „с чувством“, так что и не поймешь, что это – от чистого сердца или актерство своего рода?»

Шел 1920 год. Наступали очень тяжелые времена.

Храм был снесен в 1935 году. Поначалу здесь намеревались выстроить гигантский клуб (подобные замены в те времена практиковались), но затем ограничились банальной коробкой.

Впрочем, не все и не всегда в тех переулках было благостным. В частности, во второй половине позапрошлого столетия здесь находились самые опасные кварталы так называемого «городского дна», известные под неофициальным названием «Грачевка». В. А. Гиляровский писал: «В свободный вечер попал на Грачевку.

Послушав венгерский хор в трактире «Крым» на Трубной площади, где встретил шулеров – постоянных посетителей скачек – и кой – кого из знакомых купцов, я пошел по грачевским притонам, не официальным, с красными фонарями, а по тем, которые ютятся в подвалах на темных, грязных дворах и в промозглых «фатерах» «Колосовки», или «Безымянки», как ее еще иногда называли.

К полуночи этот переулок, самый воздух которого был специфически зловонен, гудел своим обычным шумом, в котором прорывались звуки то разбитого фортепьяно, то скрипки, то гармоники; когда отворялись двери под красным фонарем, то неслись пьяные песни.

В одном из глухих, темных дворов свет из окон почти не проникал, а по двору двигались неясные тени, слышались перешептывания, а затем вдруг женский визг или отчаянная ругань…

Передо мной одна из тех трущоб, куда заманиваются пьяные, которых обирают дочиста и выбрасывают на пустыре.

Около входов стоят женщины, показывают «живые картины» и зазывают случайно забредших пьяных, обещая за пятак предоставить все радости жизни вплоть до папироски за ту же цену».

В результате Гиляровского чуть было не ограбили, предложив выпить так называемой «малинки» – специально для подобных случаев приготовленной смеси пива и какой-то отравы. Спасся Владимир Алексеевич, как говорится, чудом. И, когда спасся, первым делом написал в свою газету репортаж.

Неравнодушным к описанию здешних притонов был и приятель Гиляровского Антон Павлович Чехов. Он посвятил Грачевке свой рассказ «Припадок». Там, правда, действуют студенты, да и особых злодеяний нет. «Приятели с Трубной площади повернули на Грачевку и скоро вошли в переулок, о котором Васильев знал только понаслышке. Увидев два ряда домов с ярко освещенными окнами и с настежь открытыми дверями, услышав веселые звуки роялей и скрипок – звуки, которые вылетали из всех дверей и мешались в странную путаницу, похожую на то, как будто где-то в потемках, над крышами, настраивался невидимый оркестр, Васильев удивился и сказал: