Дмитрий Урнов - Дефо

Взяли немало! Одних денег набралось тысяч под двести, что по тем временам, когда фунт весил фунт, было обеспечением по гроб жизни всем и каждому из команды. Захватили они бригантину виргинской постройки, хорошую, совсем новую, а старый свой шлюп продали. Еще пару-тройку шлюпов взяли, тех, что шли из Нью-Йорка на Барбадос с мукой, горохом и говядиной. Все это очень пригодилось. Кроме того, на Кубу заглянули и набрали там вволю буканины. Эти кубинцы умели на палках из бука мясо вялить, да так, что пальчики оближешь. Главное, без соли совсем, а то ведь месяцев за восемь без берега солонина до того осто… гм-гм… Славилось море Карибское буканиной, а слово «буканер», то есть копченый, стало самым общим наименованием морских разбойников всех мастей. И ведь в самом деле, что разбирать, пират или капер, корсар или приватер – кто буканину ест, кто солониной довольствуется, а уж добычи все искали посытней.

Боб Синглтон и его товарищи были, конечно, людьми осторожными. Но и схватки, само собой, тоже случались, если уж ничего другого делать не оставалось. Один раз сцепились с португальцем, хватили по нему изо всех пушек с одного борта, вырвали ему бок, да и в пролом всей командой кинулись с тесаками и с пистолетами, а уж те пощады просят!

Другой раз смотрят, что такое? Корабль как пьяный кружится по морю. Кто же это такие галсы закладывает? Сели они этому кораблю на клюз, пристроились за ним следом, значит, глядят в трубу: черным-черно! Одни негры. А где команда? Что спрашивать! Видно, покидали команду за борт, только сами управления кораблем не знают совершенно: вот оно, каково без «мастера» пиратствовать…

Подошли к борту, пришвартовались, взошли на палубу. А негры столпились вокруг, руками машут, и ни один ни слова по-человечески сказать не умеет. Лопочут по-своему, и все тут.

– Как бы не съели они нас, – обеспокоился Синглтон.

– Не дрейфь, не слопают! – это ему так друг Вильям сказал, друг, в смысле из секты «Общество друзей» или, как еще их называли, квакеров, то есть «трепещущих» – прямо по писанию, где сказано, что и хлеб свой вкушать надо с трепетом…

Трепет трепетом, а малый этот был оборотистый, увертливый, и во всех пиратских «удачах» вроде бы не участвовал, а все-таки был тут как тут. Этим трепетным «друзьям», по их правилам, оружием даже ради собственной защиты пользоваться было не дозволено, и друг Вильям не пользовался, только это он так дело повернул и других надоумил – с португальцами – чтобы всех, значит, в расход, а доктора оставить. Он же сам одному негру потом ногу отрезал. Гангрена начиналась, так он жизнь ему спас. Человек стоящий, прямо надо сказать.

Кто-то предложил, что, может, и черномазых перебить всех или же вместе с кораблем потопить.

– Что ты, – друг Вильям вовремя остановил, – столько товару на дно пускать! Продадим их. Тут, почитай, голов шестьсот наберется.

Ну, пока суд да дело, стали черномазых языку учить, чтобы узнать, откуда они и что с командой сделали. Этот, с отрезанной ногой, посмышленей прочих оказался. Недели через две понимать стал. Говорит: «Не знай, что делай с парусам». Это ясно как божий день, что «не знай», а команда где, «знай» или «не знай»?

Раненый рассказал, как мог, что французы (судя по всему, корабль был французский) везли их куда-то («Понятно куда», – ухмыльнулся друг Вильям), а обращение с ними было самое преужасное («Изверги!» – друг Вильям так и сказал). Один француз (если в самом деле это было французское судно) каждую ночь спускайся в трюм, где содержались все невольники, а там негра со всей семьей везли, так он жену, дочерей – всех подряд насиловал у отца на глазах. Придет, ключом кандалы им отопрет и… На вторую ночь отец семейства впал в великий гнев, и француз рассердился, пригрозив всех перестрелять, а на третью ночь опять пришел. Тут отец из кандалов как-то высвободился, припрятал огромную дубину (должно, гандшпуг) и размозжил французу голову. Достал у него из кармана ключ от кандалов и всех негров освободил.

Тут невольники вооружились кто чем мог – дубинками, тесаками, кортиками (пистолеты и порох, как и паруса, им были без надобности) – и на команду. Жестоко те отстреливались. Кровищи пролили от души, по свежим пятнам видно, что на палубе остались. Но всех разве постреляешь? Негров тридцать прикончили, лодку захватили и бежать: оставили несчастных в открытом океане без руля.

– Вот ироды рода человеческого! – друг Вильям еще раз сказал.

Ну, когда корабль Синглтона в Сан-Педро пришел, у друга Вильяма там друг-плантатор нашелся. По сходной цене всех черномазых и сбыл, да так удачно, что и своего добра не пожалел, плантатору этому девицу лет шестнадцати ото всего сердца подарил.

Этот друг Вильям – фигура не менее историческая, чем сам Боб Синглтон. Квакеры – из крайних протестантских сект. По их собственному мнению, они понимали и проповедовали правду божию во всей истинности и чистоте. Популярность квакерства среди торгового и делового люда была велика. Говорят, и Дефо уважал квакеров. Действительно, он писал о них иногда сочувственно – в статьях. Но романы отражают взгляды его полнее – в живом движении. Рядом с Роксаной у Дефо тоже квакерша – вдохновительница и пособница во всех смелых предприятиях обворожительной «подружки». А друга Вильяма Боб Синглтон иначе как «честным малым» не называет. Однако Дефо дает возможность нам увидеть, какова эта «честность»: оправдание выгоды.

Исповедь капитана Синглтона обрывается опасениями о том, как бы теперь, когда обзавелся он добром и оставил свое прежнее ремесло, не вспомнили, кто он на самом деле такой. Но не забывал об этом Дефо, для того и писал он «пиратскую исповедь», чтобы напомнить читателям: темное прошлое, если поискать да покопаться, может быть обнаружено и под купеческим кафтаном или же проповедью постной добродетели.

Вот какого рода «приключениям» собирался посвятить себя молодой штурман с «Пяти портов». Однако экспедиции, возглавляемой адмиралом Дампьером, столь солидной «удачи» как-то все не выпадало. На кораблях непрерывно затевались ссоры, самого адмирала видели то и дело пьяным, с подчиненными он не ладил. Вроде бы захватили одно судно, а оно оказалось битком набито… папскими буллами. Важнейший, видите ли, груз доставляло за океан! Сорвали злобу, побросав пятьсот кожаных тюков за борт, а что толку?

Среди них оказался некто, давший огласку позорным подробностям плавания. Когда Дампьер подошел к родным берегам, его уже ожидал разоблачительный отчет, опубликованный в качестве дополнительного четвертого тома к его же собственным «Путешествиям». Положим, краски могли быть сгущены, и в трусости адмирала упрекать не следовало, но факт – дисциплина была ужасной, с кораблей бежали, несколько человек высадили насильно, а молодой штурман «Пяти портов» решил сойти с корабля по собственной воле у берегов Чили, в архипелаге Хуан-Фернандес.