Дмитрий Урнов - Дефо

Разумеется, «робинзонада» – не наивное заблуждение. Когда один литератор назвал суждения Руссо о «Робинзоне» чуть ли не «простодушными», Белинский напомнил ему, что возле имени Руссо стоит по праву понятие «великий», а потому даже ошибкам его должна быть особая мера.

После Руссо у книги о Робинзоне, пожалуй, не было другого такого внимательного и влиятельного читателя, как Толстой. С книгой о Робинзоне Толстой не расставался всю жизнь, вернее, с книгами о нем. Толстой был читателем «робинзонады» в целом и продолжателем, ибо «толстовство» – это, конечно, форма все того же обновленного «робинзонства». Отношение Толстого к Робинзону подводило итоги достаточно длительному нашему знакомству с книгой Дефо и ее переделками.

Первый русский «Робинзон» появился именно в тот год, когда Руссо обратил демонстративное внимание на книгу Дефо в своем назидательном романе «Эмиль». Учитывая, что наш перевод был выполнен с французского, заманчиво было бы думать, что Яков Трусов, известный переводчик того времени, взялся за «Приключения Робинзона» под влиянием авторитета «защитника вольности и прав», то есть Руссо.

Это важно, поскольку и у нас в «Робинзоне» прежде всего видели роман о воспитании.

В России, как и в других странах, у «Приключений Робинзона» были разные читатели в разные эпохи. Любители «поробинзонить» нашлись и у нас. Вот у Лермонтова в «Герое нашего времени» описан светский франт, игрок, но подстрижен он «под мужика» и «с тростью как у Робинзона Крузоэ». [29]Насколько это было распространено? Вот еще некто: «В русской красной рубахе, подпоясанной ремнем, с палкою, в коричневой (соломенной) шляпе…» [30]Узнаете? Пушкин. Он прошел через своеобразное «робинзонство» – опрощенчество, как и через «вольное подражание Байрону», когда он «в юности греховной, к нему подделавшись, хромал, пока не сбросил гнет условный, сам твердым шагом зашагал».

Такого рода «условным гнетом», светской модой на «простоту» и прическу а la moujik, было и «робинзонство», свойственное отчасти Толстому. Но с годами Толстой вновь и вновь, в разных вариантах, ставил вопрос о Робинзоне, его судьбе. Начинал Толстой с игр «в Робинзона», положим, «швейцарского». А незадолго до смерти Толстой отмечает в дневнике «Робинзон», прибавляя, что обдумывал «самое старое», то есть занят был одной из давних и постоянных своих мыслей: «цель жизни», проблема формирования характера. Робинзон, русский Робинзон, однажды даже приснился Толстому. В педагогическом журнале Толстого «Ясная Поляна» был помещен краткий пересказ «Приключений Робинзона», сделанный одним из учителей яснополянской школы и, вероятно, отредактированный самим Толстым. Думал Толстой о собственном произведении, действие которого развертывалось бы на фоне «робинзоновой общины». А в черновиках стоят у него рядом имена Робинзона и его задушевного, лично-толстовского героя, Нехлюдова.

Толстой прямо сказал, чем его так привлек Робинзон. Это, по Толстому, «нормальный человек», прежде всего в том отношении, что он живет в напряженной борьбе с условиями, которые даны ему: Робинзону, как выразился Толстой, «не приходилось придумывать себе занятий». Вот эта значительность и в то же время естественность всех усилий Робинзона и были своего рода идеалом для Толстого, который, конечно же, подчас занимался «придумыванием» себе занятий. Интересно, что под влиянием Толстого на эту же особенность Робинзоновой судьбы обратил внимание и создатель одной из лучших «новых робинзонад», автор «Острова сокровищ» Стивенсон.

Это, конечно, иного рода естественность по сравнению с «естественностью» Руссо, которая, по словам Маркса, была иллюзорной.

Список вымышленных «путешествий и приключений» составляет целый том, в котором три десятка страниц заняты подражаниями «Робинзону Крузо» (см. изданную в Лондоне библиографию П. Б. Гоува, 1961 г.).

Наш библиофил Алексей Аквилев собирал робинзонаду реальную, и выросла хроника в три тысячи случаев, когда читатели книги Дефо попадали в положение героя этой книги. В том числе собиратель отыскал в нашей стране семью, которая вот уже несколько поколений носит имя Робинзона Крузо.

История их такова. В селе Малые Калинники под Череповцом, которое скрыто сейчас на дне Череповецкого моря, проживал некогда Федор Николаев сын Фокин. Вместе со своим помещиком, человеком предприимчивым, попал он на Зондские острова в Индийском океане. Лодку их перевернул ураган, и три месяца прожили они вдвоем на необитаемом острове, пока не подобрал их случайно проходивший мимо корабль. За отвагу и товарищество барин решил дать своему слуге вольную, но только с одним условием: отныне будет он зваться Робинзоном Крузо. Обе стороны условия выполнили, и с тех пор стала расти и крепнуть семья русских Робинзонов. Живут они и поныне во многих городах нашей родины. Среди них – ветераны Отечественной войны, строители, инженеры, шоферы, научные сотрудники. Один из наших Крузо был оперным певцом, и он, верный семейным традициям, имя фамильное сохранил, но, как человек скромный, сократил его для сцены на одну букву – Круз – так, чтобы не подумали, будто кто-то претендует на тезоименитство с Карузо. А есть среди них и такие, кто, подобно автору и герою робинзоновых «Приключений», строит корабли…

Книга Дефо живет все той же полной жизнью в руках читателей разных возрастов, континентов, профессий. Конечно, появились с тех пор и капитан Немо, и невидимка-изобретатель, и героические авиаторы, однако и на них заметна тень, отбрасываемая все той же фигурой, которая меряет дни зарубками на столбе или бежит в страхе от следа на песке. Тень от фигуры Робинзона, падающая на всю последующую литературу о приключениях, поисках, о достижении новых рубежей, потому так длинна, что, если мерить масштабами истории, Западная Европа еще не вышла из полосы «нового времени», начавшегося с буржуазных революций XVII столетия. Огромный пласт, как обвал, ушел в пропасть истории прямо за плечами у Робинзона – века феодализма. А перед ним будущее, остающееся и теперь современностью.

Миновала с тех пор не одна эпоха великих открытий, новые рубежи завоевало человечество, проявив невиданное мужество и упорство, и все же шел ли человек к полюсу, штурмовал небо, за ним скользила тень странной фигуры с мохнатым зонтиком и в остроконечной шапке. Книга о Робинзоне завершила многовековую эпоху, постигшую, что Земля – шар и что по ту сторону морского простора лежит еще один свет. Литературе требуется время, и она еще освоит и воплотит через личность какого-то нового Робинзона овладение океаном небесным или же проникновение в тайны времени и вещества.