Анатолий Райшев - Моё земное притяжение…

Я был увлечен охотой. По возможности бегал за территорию базы, что-нибудь да добывал. Бригадир наш был кулинаром по образованию. Даже когда-то, по его рассказам, работал шеф-поваром в ресторане в поселке Игрим в Березовском районе – на моей родине.

Готовил он из добытой мною дичи отменные блюда, не ресторанные, конечно, но всё равно было очень вкусно. Все в бригаде, а нас было человек четырнадцать, говорили: «Ты, Толик, иди на охоту – на работе и без тебя справимся! Ты побольше дичи добывай!» «Как это так? Не работать – получать зарплату!?» – я не соглашался.

Потом предложил свой вариант – все согласились: с утра, да и днем – я на охоте (в основном, добывал куропаток, косачей, белок, зайцев), а вечером – на КС, где мне был подготовлен фронт работ. Строили мы тогда свайное основание компрессорной станции. Для меня прихватывали электросваркой металлические детали, а я с вечера и до двенадцати ночи проваривал эти конструкции.

Еще летом, на НПС, я подобрал щенка западно-сибирской лайки. Назвал кобелька Лёвкой. Он на самом деле походил на льва – рыжий, богатая шерсть, гривастый! Чей он был – не знаю. Наверное, был бесхозным. Но кто-то его кормил, он был чист и шибко уж пах одеколоном. Кто его обмазывал и зачем – не понятно. Я его промыл, прикормил и он стал лучшим моим Другом.

Зима 1977 года. Работники компрессорной станции. В центре – Ху@гага, по имени его никогда и никто не называл (редкая кличка!). Рядом я, как обычно, с неразлучным другом Левкой.

Левка был со мной везде. Ночью спал под моей кроватью в вагончике. Куда бы я не пошел, он, как истинный друг, брал кисть моей руки своими зубами, ему неудобно, голова закинута назад и чуть на бок, но всё равно он так и шел, держась за мою руку.

Сваривал я в темное время суток. Левка где-нибудь приспосабливался, ложился, смотрел в мою сторону и ждал окончания работ. Что такое смотреть на электросварку – все знают, у нас это называется «нахвататься зайчиков». Поймал несколько таких «зайчиков» – будешь маяться «песком» в глазах, истекать слезами и не спать несколько ночей.

Я переживал за Левку, пытался его отогнать – ни в какую, всё равно придет, ляжет и будет смотреть на мою работу. Но что интересно, а для меня и до сих пор не понятно – не было у него никаких глазных болезней от электросварки, не нахватывался он этих «зайчиков»!

Днем, на охоте я добывал, кроме прочей дичи, и по несколько белок. В вагончике снимал с них шкурки, вывешивал на просушку. Как-то Игорь, бригадир, решил приготовить блюдо из тушек белок – ну, какое это оказалось объедение! Сроду не едали!

Всё! Теперь все тушки шли на деликатесы. Но я никогда и никому из бригады не показывал процесс снятия шкурки – у белки всегда было много блох! И если бы бригада увидела их, то точно забрезговала бы потреблять эти деликатесы.

Орт-Ягун – это название речки, у которой располагалось стойбище Сопочиных, а теперь мы – строители КС-2. Зимой на охоту я всегда ходил по её льду. Север Сургутского района отличен от юга района. Если на юге района мне было трудно найти какую-либо речку или озеро (кругом густой урман, к тому же, в те времена все карты были засекречены), то здесь озера располагались сплошняком. Вся территория была в болотах, озерах. Высокоствольных лесов практически не было. Это была уже лесотундра. Только вдоль речек был негустой, угнетенный хвойный лес, березняк, ивняк, и только здесь я добывал косачей, куропаток, белок, а петлями ловил зайцев.

В один из дней я довольно-таки далеко уперся вверх по Орт-Ягуну. И вдруг выхожу на место обитания большого семейства выдры. Весь лед речки был исполосован их тропами – они бегали от лунки к лунке, норы были и на кромке берега. Вокруг лунок на речке были рыбьи пояди, какашки, а запах стоял крутой – типичный запах испражнений животных, которые едят только рыбу. Запашок далеко не из приятных. Вдруг мой Лёвка начал яростно кого-то облаивать. Обхожу поворотик речки – Лёвка лает в очередную нору у берега. Причем, он подскакивает – отскакивает от норы. А оттуда с шипящим вяканьем вылетает-залетает морда выдры. Вот так они оба друг на друга лают, шипят, подскакивают-отскакивают. Выдра только нюшку своей мордочки и только на мгновение кажет из норы – она защищает свое семейство от каких-то неизвестных ей пришельцев, которые так агрессивно себя ведут на её территории. Я направляю стволы ружья в нору, но в кого и как стрелять, если выдра только на доли секунды резко высовывает часть своей мордашки? Я рассчитываю, думаю нажать на курок перед очередным и равновременным её появлением – так и делаю – нажимаю на курок, стреляю, но… но… её не видно! Не побоялся – оголил руку и засунул её в нору, точнее, в воду норы. Никого не нащупал. Расстроился. Значит, неправильно рассчитал её появление.

Дело было в конце октября. Решаю в ноябрьские праздники слетать на вертолете в Сургут, попросить там у моего дяди, Танишева Александра Николаевича, страстного охотника, капканы, потом расставить их здесь, на тропах и, конечно, у этой норы. Срубил палку, воткнул её в снег у норы – это будет меткой. За десяток дней все может измениться – заметет все снегом – потом ищи эту нору.

Пошел дальше вверх по Орт-Ягуну. Все эти дни здесь, на охоте, я ни разу никого не встречал. И вдруг, обходя очередной крутой поворот реки, выхожу на аборигенов в малицах, с двумя оленьими упряжками! Здесь они протаскивали невод подо льдом – ловили рыбу. Такая неожиданность! Подошел. Это оказался Сопочин Иван Семенович со своими сыновьями – хозяин того самого стойбища, с которого мы, строители КС-2, его согнали в августе этого года. И, конечно, у них было крайне негативное отношение ко всем нам.

Познакомились. На казымском диалекте хантыйского языка, которым я владел тогда на бытовом уровне, рассказал, кто я и откуда родом, что охочусь, и здесь, недалеко, стрелял в выдру. Для них это стало очень интересным и положительным явлением – когда один из «оккупантов», по своему роду – охотник, что-то там вякает на их языке, да еще на не очень понятном для них диалекте.

Помог им протащить подо льдом невод, участвуя с ними во всех продуманных, мудрых технологиях этого процесса.

Речка Орт-Ягун – небольшая, шириной всего метров десять-двенадцать, и такого места, где Сопочины ежегодно зимой протаскивали невод, на этой речке больше я не видел, хотя прошел по ней десятки километров. Это был некий затон метров в сто длиной и метров пятнадцать-двадцать шириной. Оттуда, с дальнего конца этого затона, бил большой родник живой воды, куда рыба и подымалась на зимовку.