Анатолий Райшев - Моё земное притяжение…

Редактор Людмила Анатольевна Косполова

Иллюстратор Юрий Григорьевич Гришкин

Дизайнер обложки Никита Анатольевич Райшев

© Анатолий Иванович Райшев, 2021

© Юрий Григорьевич Гришкин, иллюстрации, 2021

© Никита Анатольевич Райшев, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-3710-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

У этого зверя множество имен иносказательных, название его – табу. На Казыме, например, его называют «Старик священного города», «Большой Вежакарский Бог», «Батюшко Дорогой». Ему поклоняются, его опасаются, его почитают, как родственника. Имя его – МЕДВЕДЬ.

Зверь этот имеет божественное происхождение, он – сын Нуми-Торума. Однажды, нарушив запрет отца, медведь вышел из дому и увидел внизу землю, покрытую лесами. Ему захотелось в лес, и отец в люльке на железной цепи спустил его на остров, где было много ягод черемухи и шиповника. На этот же остров по ягоды приплыли на лодках женщины, взявшие с собой девочку и мальчика в люльках. Медведь зарычал на женщин, те в ужасе убежали, оставив детей. Зверь сожрал девочку, но когда подошел к колыбели с мальчиком, появились охотники с собаками. Зверь, обстрелянный из лука, раненый рогатиной и топором, умер «великой смертью медведя». По сути, он нарушил заповеди отца – следить за порядком на Земле и не причинять людям вреда, и с тех пор Охотникам был снят запрет на его убиение.

Медведю приписывается много разных способностей, например, охранять человека от болезней, разрешать споры между людьми, подгонять лося к самострелу. Медвежью вечёрку, поминки – ханты обязательно справляли раньше над каждым убитым медведем. Эти обряды и сейчас проводятся аборигенами, но только в том случае, если «братец» не оказался «нечистым», то есть виновником гибели человека.

У аборигенов развит культ медведя. В прошлом каждая хантыйская семья хранила в доме медвежий череп.

Охотники никогда не говорят: «Пойдем на охоту на медведя». Не произносят: «убить медведя», «снять с него шкуру». Они говорят о Нем уважительно: «Пойдем к Нему в гости, будем снимать с Него Шубу». Нельзя Его ругать без причины и плохо думать о Нем тоже нельзя.

После добычи медведя проводится сакральный ритуал – Медвежьи игрища, которые, по сути, являются обрядом извинения перед Ним, своеобразной помощью перехода Его в иной мир.

В конце семидесятых и я был участником такого обряда. 22 декабря 1977 года мы с Иваном Семёновичем Сопочиным и его сыновьями на двух оленьих упряжках ездили в гости к Нему, снимали Ему Шубу. Что этому предшествовало, как я оказался на этой охоте, как всё происходило, почему я тогда остался жив, какие мне были даны предсказания и как они сбывались – об этом и рассказ.

После службы в Советской Армии я два года работал с Сургутском районе на строительстве нефтеперекачивающей станции (НПС) «Катесовский Ёган», потом на компрессорной станции «Приобская» (КС-4) – на строящемся газопроводе «Уренгой-Челябинск». В августе 1977 года нашу бригаду СУ-6 треста «Сургутнефтепромстрой» перебросили на вертолете с КС-4 на КС-2 – с юга на север Сургутского района и высадили на обжитую аборигенами территорию.

Это было стойбище семьи Ивана Семеновича Сопочина – жена, четверо детей. В те годы и понятий не было согласовывать все свои действия с хозяевами стойбищ – начальству понравилось очищенное от леса, относительно высокое, не болотистое, песчаное место, решили – здесь будет база, поселок строителей компрессорной станции! А станция по проекту – в километре от стойбища.

Семья аборигенов-первожителей вынуждена была иммигрировать – перебираться вместе со своим скарбом на новое место. А здесь у них были жилые постройки с лабазами, и жили они в деревянных традиционных домиках. Они переехали километров за сорок от обжитого угла. Потом я не раз бывал там – место, конечно, далеко не лучше Орт-Ягуна. Так называлось стойбище, занятое промышленниками. Так стала называться и строящаяся компрессорная станция – «Орт-Ягунская».

Рядом строилась железная дорога «Сургут-Ноябрьский» (точнее, она называлась «Ульт-Ягун – Новый Уренгой»). В восемнадцати километрах от нашей базы находилась строящаяся железнодорожная станция «Когалым» – это был вагон-городок с несколькими барачного типа общежитиями. Но был там небольшой продуктовый магазинчик, и мы туда ездили за продуктами на вездеходной технике – ГТТ, АТС. Ездил за продуктами для бригады, как правило, я – для меня это была хорошая возможность, хоть не на долго, но побыть охотником. Я никогда на этой технике не сидел в кабине, всегда – на кабине с ружьем и всегда, в каждую такую поездку что-нибудь да добывал. А однажды даже на «Урагане» ездил, сидя верхом на кабине, с ружьем, на железнодорожную станцию «Когалым». Но кто бы мог подумать?! Тогда я подстрелил кополуху (глухарку), и добычу отдал механикам-водителям этой грозной техники.

Зимы в те годы были еще по-настоящему сибирские. В октябре уже были морозы под -35. Жили мы, почти до Нового Года, в армейских палатках. От обычных туристических палаток отличались они только размерами – в палатке устанавливали семнадцать кроватей, две печки-буржуйки, дежурный всю ночь топил их. Спали в спальных мешках из верблюжьей шерсти. Забирались в спальники, хоть и не в ватниках, но в верхней одежде.

Где-то в октябре месяце меня переманили работать в монтажную бригаду. Я перешел из комплексной бригады в монтажники – это соответствовало моей специальности, здесь я уже стал газоэлектросварщиком.

Игорь, бригадир – ушлый мужичок, где-то на газопроводе нашел брошенные вагончики, трактором притащил их на базу, и мы первыми переселились из палаток в них.

Столовой на базе еще не было, бригады сами варили себе. Но питание было крайне однообразное, опостылое – ели, в основном, тушёнку. Даже в вагончиках сидели не на стульях, которых еще не было, а на ящиках с этой консервой. Мне приходилось ее закупать на станции «Когалым», там же брали всякие супы в пакетах, какие-то незамысловатые консервы. Ни картошки, ни других свежих овощей не было.