Глеб Бастов - Перевал Дятлова

Легко посчитать, сколько времени нужно москвичу, чтобы получить опасную дозу (в 1 Зв) от естественного фона – даже в районе с верхней границей фона, то есть в 0,2 мЗв/г, получить пять зивертов можно за 25 тысяч лет. И триста жизней не хватит, чтобы простой москвич мог в реальности получить такую дозу. Но даже если бы кто-то и прожил десять тысяч лет, – это не вызвало бы лучевой болезни. Для этого дозу нужно получить в срок, измеряемый днями или неделями. Если же дозу, пусть даже условно смертельную, растянуть на месяцы и годы, а тем более десятилетия, то ярко выраженных последствий может и не быть.

Таким образом, фоновый уровень радиации отличается от действительно опасных для жизни уровней в десятки тысяч раз. И вот про это надо обязательно помнить, когда заходит речь о техногенной радиации или авариях с радиоактивным заражением. Обычный, естественный, так называемый «фоновый» уровень радиации на данной местности меньше действительно опасных значений во многие тысячи раз. Поэтому если от последствий аварии уровень радиации где-то вырос в десятки раз по сравнению с тем естественным фоном, который был до аварии, то хотя звучит это, вроде бы, ужасно и пугающе, – но на деле, с бытовой точки зрения, подобное повышения может быть совершенно безопасным.

Все сказанное в полной мере относится к тем мерам контроля, которые применяют на производствах, связанных с ядерными технологиями. С одной стороны, есть, конечно, нормы и инструкции. В них расписаны «предельные уровни» и прочие ограничения. С другой стороны, есть реальная жизнь. Со всеми ее мелочами и непредсказуемыми сложностями, которые ни в какой инструкции не предусмотришь. А кроме этих непредсказуемых сложностей, над каждым начальником производства висит план выработки, причем выработка эта должна быть сдана в жесткие сроки. Так что в идеале (и в инструкциях) одно, а на деле (особенно на важных для военки производствах СССР в 50—60-е годы) работали так, как получалось, на глазок прикидывая разницу между ужас – и ужас-ужас-ужас.

В СССР случались аварии, связанные с радиоактивными выбросами, задолго до чернобыльской катастрофы. И аварии эти были вполне сравнимы по масштабу и последствиям. Огромные территории подвергались радиоактивному загрязнению. Но люди продолжали там жить – и жили, в общем-то, без особых бед. Эвакуировали и премянили особые меры к совсем уж загрязненным территориям. Там, где воздействие радиации на людей было бы действительно заметно. При этом населению, проживавшему на умеренно загрязненных территориях, предпочитали ничего не объяснять – ну и правда, чего людей пугать зря? Что можно, то власти постараются исправить. Ну а чего не исправить – так все равно ведь не исправить, так чего же людей зря расстраивать? Власть в СССР была заботливая.

Непосредственно возле Свердловска, где жили и учились дятловцы, всего в ста километрах южнее, располагалось (и продолжает работать поныне) огромное предприятие по обогащению ядерных материалов. В те годы прежде всего для получения оружейного плутония, поэтому во всех отчетах предприятие проходило под ничего не говорящим голым номером. Сейчас же оно известно как комбинат «Маяк».

Надо четко понимать масштаб этого комбината. Это не какой-то одинокий ангар на пустыре, – нет, это огромная территория, в которую входил в том числе и целый закрытый город Озерск (в те годы Челябинск-40). Это десятки тысяч людей и различные предприятия, разбросанные на площади в сотни квадратных километров.

Среди бесчисленных мелких аварий, было и несколько крупных. Для нас сейчас важна так называемая Кыштымская авария. Кыштымская – названа так по городу Кыштым. Он оказался к месту аварии ближе, чем сам Озерск.

В октябре 1957 года емкость-отстойник с радиоактивными отходами перестала охлаждаться должным образом, перегрелась, и с этой огромной бетонной «банки» сорвало, как крышку с закипающего чайника, многотонную железобетонную плиту. Раскаленные отходы поднялись в небо. Пока все это, остыв, выпадало обратно на землю, ветер успел разнести их на многие километров. Образовался так называемый Восточно-Уральский радиоактивный след. Это полоса загрязнения длиной более двухсот километров, шириной до сорока. Или, если сравнивать в понятных бытовых вещах: общая площадь загрязнения была больше, чем вся Москва с пригородами.

От места выброса, произошедшего недалеко от Кыштыма, полоса тянется в северо-восточном направлении. Если смотреть из Свердловска, то до ближайшего места этой полосы – всего шестьдесят километров.

В полосу заражения попало более четверти миллиона человек. Эвакуировали же сначала всего тысячу из самых пострадавших мест (да и то, с опозданием в две недели). Затем, в течение года, еще несколько тысяч. Через пару лет было ограничено посещение части выселенных территорий (около 700 квадратных километров), а еще через несколько лет эта территория была оформлена как Восточно-Уральский радиационный заповедник. И остается им, то есть закрытой для простого посещения территорией, вплоть до настоящего времени.

Крупнейшим населенным пунктом, частично попавшим в полосу заражения, стал город Каменск-Уральский – с населением более ста тысяч человек.

Одна из дятловцев, Зина Колмогорова, родом именно из Каменска-Уральского. Там жила ее родня, и эти места она посещала регулярно. Возила туда с собой она и Юрия Дорошенко. Это двое – о ком можно с уверенностью говорить, что они находились в зоне заражения, и их вещи должны были быть загрязнены последствиями выброса.

Другой из дятловцев, Слободин, работал на стройках для комбината. Часть этих территорий пострадала при выбросе сильнее всего.

Были ли на зараженных территориях другие дятловцы? Между осенью 1957-го (время аварии) и до выхода в свой последний поход в январе 1959-го они тоже могли там побывать. А могли и не побывать. Это не играет никакой роли. Достаточно того, что они тесно общались с Колмогоровой, Дорошенко и Слободиным. За те несколько дней, пока они вместе ехали из Свердловска в Ивдель, а затем шли в походе, ночуя в одной палатке, спали бок о бок, расстилая рюкзаки и куртки в одно общее ложе, – в этих условиях было неизбежно соприкосновение их вещей с вещами Колмогоровой, Дорошенко и Слободина.

Теперь вернемся к результатам экспертизы. Что же именно установил эксперт? Он промерил уровень радиационного излучения от каждой вещи (речь, напомним, о вещах последних четверых найденных). От одной вещи к другой уровень радиации отличался. На трех вещах замеры показали превышение нормы, действовавшей в то время.

И насколько же велико было это превышение?

Как в Гуарапари, в десятки раз? Как в Рамсере, в сотни? Или, может быть, в тысячи, или даже десятки тысяч раз – то есть опасно по-настоящему ?