Нина Ким - Мемуары Эмани

Мне семнадцать лет, я уезжаю поступать в институт в Целиноград. Папа стоит во дворе под яблоней и смотрит на меня пристальнее, чем обычно. Сдержанным голосом говорит:

– Помни, замуж пойдешь после окончания учебы. Муж должен быть человеком нашей национальности.

Повернулся и зашел в дом. Сейчас я понимаю, он не хотел показывать свои чувства при расставании.

В каждой семье есть человек, который становится примером для подражания, восхищения. О нем можно вскользь упомянуть при разговоре с другими людьми: «Дядя мой работает…», и собеседники начинают смотреть на тебя с уважением. Конечно, я знала, что мамин брат работает в обкоме партии. И поступать в Целиноградский институт меня отправили из-за него. Экзамены сдала сама – это точно. Он договорился с соседкой, которая была членом приемной комиссии, а я села к другому экзаменатору, потому что подготовилась раньше времени. Соседка смотрела на меня такими глазами, как будто ее укусила змея. Потом она полушепотом оправдывалась перед дядей, я подслушала их разговор:

– Какая девочка непослушная. Душа в пятки ушла, когда увидела, как она села к другому экзаменатору. Но должна заметить, что знания у нее блестящие.

Три пятерки стояли в экзаменационном листе. Последний экзамен по истории был нелегким, даты забыла. Пришлось выкручиваться. Схватилась за живот и промычала со страдальческим видом:

– Живот болит!

– Идите, – махнул экзаменатор.

Со скоростью света пробежала в кабинет, где валялись учебники по истории. Нашла ответы на вопросы и с облегчением вернулась в аудиторию. Плохо поступила, но иногда все методы хороши, как на войне. Получалось у меня проделывать и психологические трюки. Хотя тогда я еще не знала слово «психология». На сессиях садилась перед экзаменаторами, которые переговаривались о своих делах и слушали вполуха, молчала. Они кивают головой, мол, начинайте отвечать по билету, а сами перешептываются. Молчу и смотрю на них. Они удивленно поднимают на меня глаза, и я начинаю четко отвечать. Запомните, в ответах (докладах, рефератах, дипломных проектах) самое важное – вступление. Начинала читать вопрос по билету и переходила к вступлению общими фразами уверенным голосом, глядя в глаза экзаменатору. Через несколько минут мой словесный поток останавливали: «Переходите к следующему вопросу. Спасибо, вы свободны».

Поступила я в институт на факультет филологии по специальности «Русский язык и литература». Дядя иногда говорил дома с удивлением: «Умная какая!» Сам он тоже смог получить высшее образование. Помните, я рассказывала про мамину маму, которая сыновей отдала в батраки? Дядя, один из них, смог выучиться, потому что сдавал свою кровь, был платным донором. Образование в прямом смысле слова досталось ему собственной кровью. Работал директором школы в Казахстане, потом был отправлен на учебу в Высшую партийную школу при ЦК КПСС. После ее окончания работал на Сахалине вторым секретарем обкома партии. На фотографиях, снятых в кремлевском зале, он сидит с людьми, которые впоследствии стали высокими государственными чиновниками. Кстати, на одной из таких фотографий он сидит рядом с отцом Сергея Шойгу – теперешнего министра обороны Российской Федерации.

Как получилось у дяди сделать такую партийную карьеру? Грамотных корейцев было немного, а для работы с местными корейцами на Сахалине нужны были такие, как он. И еще один немаловажный пункт: его отец, бывший батрак, погиб во время Гражданской войны в партизанском отряде. Для карьеры партийного работника этот факт был важным.

Иногда у дяди дома собирались знакомые корейцы: проректор, доцент, научные сотрудники. Слушала краем уха их разговоры. Думаю, что они были незаурядными людьми, потому что выучились и стали руководителями. А депортированным корейцам добиться таких высот было очень тяжело. Степенные и важные, они неторопливо вели беседу. Пригубив для приличия водку, отставляли хрустальные рюмки в сторону. Это была элита депортированных корейцев.

Дядя был коммунистом до кончиков ногтей. Верой и правдой служил партии. На втором курсе я записалась на факультативный курс по русской литературе. Он жестко сказал, чтобы я изучала историю КПСС и что преподаватель, который ведет занятия по русской литературе, ненадежный человек.

Через пять лет после окончания института я прилетела в Целиноград по делам. Бывшие однокурсницы сказали, что неблагонадежный преподаватель в тюрьме, а его брат выбросился из окна пятого этажа, когда за ним пришли работники КГБ.

Думаю, что дядя сыграл в моей жизни немалую роль. Нет, он не помогал, но держал меня в поле зрения – племянницу, которая свалилась на него из глуши Узбекистана. В начале лета он собирал молодежь на своем дачном участке, кстати, тоже для обкомовских работников. Нас туда привозили на служебной «Волге» и забирали поздно вечером домой. Эти детали элитарности я впитала в себя быстро, потому что прежде такого не видела.

Жить вдалеке от дома мне было тяжело. Я получала стипендию, которая родителям казалась сказочной – двадцать восемь рублей в месяц. Зарплата санитарки в детском саду была девяносто рублей – для сравнения.

В октябре уже наступили холода, у меня зуб на зуб не попадал, всегда было холодно. Отбила домой телеграмму:

– Срочно пришлите гамаши.

– Что такое гамаши? – получаю ответ.

Плохо мне было, холодно и голодно. Лекции, семинары, восемь человек в комнате, которая была прежде читальным залом. Но причина моего уныния была в другом: не было одежды, особенно выходной. Одна кофта, гамаши, которые купила в городе, юбка и пальто. Однокурсницы веселились на полную катушку, бегали на свидания с парнями из соседних вузов. Наше общежитие находилось в студенческом городке. Напротив нас жили ребята из Инженерно-строительного института, то есть женихов хватало. А мне куда деваться без нарядов?

Быстро пообедав в столовой, шла заниматься. Сидела над книгами в читальном зале до самого закрытия. Весь учебный год ходила по одному маршруту: институт – читальный зал – общежитие. Книги спасали меня от тоски по дому, рассеивали тьму одиночества. Мне нравилось там проводить время, готовиться к занятиям.

В тишине шелестят страницы. Готовлюсь к семинару по творчеству Константина Паустовского. Читаю рассказ за рассказом. Боюсь вспугнуть очарование Мещерских озер, неброскую красоту средней полосы России, тусклое мерцание золотой розы Шамета.

Доклад читала перед всем курсом. Я стояла перед аудиторией и произнесла последние слова. Никто не шелохнулся.

Через два года я прилетела в Ташкент. В аэропорту меня остановила преподаватель русской литературы: