Тамара Николаева - Голоса и Отголоски

Мы проиграли всю зиму. И пошли даже дальше, чем Стивенсон – мы задумали строить корабль сами. К весне наши общие поиски и фантазии иссякли и пришлось-таки поднять грот-мачту… О, благословенные книги про морские путешествия! Прочитала тогда все, что стояло на библиотечных полках. И художественные, и справочные, и даже технические. Художественные запоминались лучше, но нам ведь нужны были всякие детали кораблей…

И тут случилось несказанное везение! В школе каким-то чудом организовался кружок морского моделизма. Мои подруги меня тут же в него командировали. Как же мне пригодилось наше «библиотечное плавание»!

По сей день огромное чувство благодарности Случаю, появившемуся, словно по волшебству. Тогда еще не поняла, но почувствовала – как важно быть готовым к везенью. Как важно – кожей ощутить, это – твое. Но как часто потом в жизни кожа оказывалась буйволовой! Особенно, если живет в тебе вечное смущение, неверие в себя и боязнь высунуться из толпы вперед. Боязнь до темноты в глазах…

Мне они кажутся гораздо насыщеннее, чем у нынешних детей, лишенных свободы передвигаться самостоятельно. В безтелевизионное детство вся культурная жизнь проходила в школьных кружках. Кружок химии, где я выращивала кристаллы. Это такое волшебство – из крошечной точки (затравки), постепенно вырастали удивительной формы и цвета крупные кристаллы. В тонком стеклянном «химическом» стакане из раствора медленно рос идеальный шестисторонний ромб размером чуть меньше куриного яйца. В соседнем стакане висел на тонкой нитке лазуритовый кристалл медного купороса.

Учительница химии Ольга Михайловна (надо же – имя помню до сих пор!) доверяла только мне ключ от кабинета со всеми колбами, ретортами, реактивами. Колдовала я одна, кроме меня выращивание кристаллов не увлекло никого.

Ребята в школе предпочитали спорт. Конечно, лыжи, шлюпки, но больше всего любили баскетбол и волейбол. Не понимаю, неужели взрослые не догадывались об одной мелкой детальке в этом увлечении? Наша школа до революции славилась лучшей женской гимназией. В актовом зале проходили богослужения. И все поколения советских школьников старались шарахнуть мячом по высокому потолку. Его каждый год белили. Но к концу очередного школьного сезона потолок непременно осыпался. То там, то тут на свет появлялись на потолке лики святых.

Школа гудела до позднего вечера: работали кружки – главным считался драматический. Там я, конечно же, играла в спектаклях и читала стихи. Кружок химический, исторический, биологический. Молодая энергичная Нина Валерьяновна Кошелева – учитель биологии – организовывала и вдохновляла еще наши туристические походы, кружок рисования вел Михаил Лёвин. У него занимались все ребята, делавшие школьную стенгазету. А уж мне полагалось по статусу, как главному редактору. В восьмом классе попалась в руки книжка «Вторая древнейшая профессия». Что уж так в ней потрясло – не помню. Но, прочитав ее, загорелась – журналист – вот самая интересная профессия на земле! И начала пробовать силы, стесняясь, смущаясь, заикаясь, выползая из вороха комплексов, как слабый куренок из скорлупы. Лёвин меня, как редактора газеты, поощрял, огорчаясь, что мало во мне сатирической жилки… Какой учитель был и какой художник! А мы, школьники, не понимали… Уже учась в университете, любовалась работами на его выставке – не знаю, как искусствоведам, мне же он казался равным и Серову, и Левитану. Его «Есенин» – большой поясной портрет – висит теперь в петрозаводском музее. Настоящее же чудо – портрет матери с букетиком цветков сон-травы. Перед портретом хотелось постоять одной, рассказать свои печали… Ее глаза смотрели внимательно и ободряюще, она все-все понимала. А цветы в руках – для успокоения и надежды. На ту выставку ходила несколько раз – специально постоять перед портретом.

Года через три, уже заканчивая университет, приехала в Муром. Мой приятель художник Женя Аристархов повел в гости к Лёвину. Лёвин сразу узнал бывшую ученицу, обрадовался, что таки поступила. Почувствовала, как выросла в его глазах – впервые такое непривычное бодрящее ощущение… Жена его стала накрывать стол к чаю. От нее нельзя было отвести глаз… Красавица из иллюстраций к сказкам Пушкина – высокая, стройная, глаза весенней голубизны. Бывает так – женщина без возраста. То есть возраст-то есть, но значения не имеет.

На стенах просторной квартиры картины, знакомые по давней выставке. И прямо передо мной портрет матери. «Помню, у вас был этюд к этому портрету – букетик сон-травы…» – напомнила с замиранием сердца. Лёвин долго сокрушался – успел кому-то подарить тот этюд – и все пытался подарить другой этюд. От смущения отказалась, хочу, мол, только сон-траву… И столько лет жалею.

В старших классах поменялись многие учителя и наши с ними взаимоотношения. Ребята уже задумывались – что делать дальше. Но почему-то тогда даже очень хорошие педагоги не вели с нами мировоззренческих, просветительских бесед. Мы сами чаще всего не знали, куда тыкаться, и взрослели, как помню, достаточно невежественными с обрывочными, куцыми знаниями.

Муром всегда славился художниками. Местной примечательностью считался художник Морозов. То ли он сам, то ли потомки превратили его дом в музей. Мы с подружкой попали в него совершенно случайно, можно сказать, по ошибке. Ходили по залам, «разинув рот». Совершенно одни. «О! У нас посетители!» – радостно сказала какая-то дама, вклинившись между нами, взяв нас под руки, повела по залам, рассказывая попутно и про других художников. Не отпуская, усадила нас на старинный диван, на котором посетителям сидеть не полагалось. Говорила с нами, как со старыми знакомыми, которые будто бы тоже все знают. И даже несколько раз сказала что-то вроде: «А помните, вот у Венецианова…» или «Такой мотив встречается у Репина…»

Провожая, просила непременно заходить еще, ведь не так часто школьницы интересуются искусством. Вскоре выучили и все работы художника, и его жизнь. А милая наша воодушевительница стала подумывать, не готовить ли нас к поступлению на искусствоведческий… Но идея ее так и осталась для нас просто соблазном.

Интересно, что после посещения музея мы вдруг обнаружили на центральной площади города художников, сидевших на скамейках со своими картинами. Подошли посмотреть. Оказалось, они собираются каждые выходные. Как мы не замечали их раньше? Стали ходить на площадь, как теперь на вернисажи…

Кто-то из художников, хвастаясь перед нами, зелеными девицами, предлагал пойти в музей и посмотреть на тамошнего Поленова, и убедиться, что у него – не хуже. Музеем было самое известное в городе здание, принадлежащее всемирно известной фамилии купцов Зворыкиных.