А. Блинский - Тенгинский полк на Кавказе. 1819-1846. Правый фланг. Персия. Черноморская береговая линия

Против расположения двух других батальонов нашего полка раскинулась обширная закубанская равнина, представлявшая из себя громадный треугольник, основание которого опирается на главный хребет гор, течение же Кубани образует остальные две стороны. Средняя часть этой равнины, пролегающая между реками Пшебсом и Лабою, богата лесом и хорошими пастбищами. Зато пространство между Кубанью, Чамлыком и Лабою совершенно безводно, безлесно и изборождено по всем направлениям балками, в которых воду можно встретить только после сильных дождей. Весь левый берег Кубани был заселен множеством горских племен, известных у нас под названием закубанцев или черкесов [28] Дубровин. «История войн и владычества русских на Кавказе», т. 1, кн. 1-я. Дебу. «О Кавказской линии». . Долины по левым притокам Урупа, Большой и Малой Теге ни заняты были бесленеевцами; на северо-запад от них, вдоль по течению ручьев Чехурадж, Белогияк и Шеде, жили махошевцы; между рекою Белою и Пшишем – хатукайцы; на север от которых, между Кубанью, Лабою и Белою – темиргоевцы. Весь северный склон главного хребта и пространство между рекою Белой и Суп населяли абадзехи, которые разделялись на нагорных и равнинных. На северо-запад от реки Суп и до Шипса жили шапсуги, а восточнее их, вплоть до реки Пшиша – бжедухи. Наконец, все пространство между низовьем Кубани и Черным морем, а также оба склона Кавказского хребта было занято натухайцами. Почти все черкесские племена разделялись на четыре сословия: князей, дворян, крестьян и рабов [29] Абадзехи, шапсуги и натухайцы не имели княжеского сословия. ; первые два из них считались совершенно свободными, но княжеские роды имели первенствующее значение. По отношению к России все пользовались свободой действий, но отдельные племена редко соединялись вместе для совокупных предприятий и это обстоятельство сильно ослабляло горцев, а с другой стороны весьма затрудняло окончательное покорение всего Закубанья, так как приходилось иметь дело с каждым родом в отдельности.

Закубанские народы селились аулами, дворов в двадцать каждый, по берегам рек, в глуши лесов, на предварительно очищенных полянах. Поселения отстояли друг от друга очень близко и, нападая на одно, наши войска постоянно сталкивались с жителями соседних аулов, верст на десять в окружности.

Будучи по природе народом воинственным, черкесы владели оружием в совершенстве: кинжал, шашка, ружье и пистолет составляли достояние каждого и в большинстве случаев дарились новорожденному мужского пола по прошествии года. С семилетнего возраста уже начиналось систематическое обучение в разных военных упражнениях и постепенно из чумазого подростка вырабатывался лихой джигит и опытный хищник.

Равнины с превосходными лугами и пастбищными местами, на которых жили кабардинцы, бесленеевцы и темиргоевцы, способствовали развитию коневодства, что выработало из населения хороших наездников, слава о которых гремела по всему Кавказу. Нагорные племена сражались исключительно пешими. «Шапсуг рубака, – говорили сами закубанские жители, – абадзех стрелок, а чеченец за завалом крепок» [30] Деревянный столб, обмотанный смоляной паклей. ). Скалистые ущелья гор давали немного средств к существованию и волей неволей заставляли искать пропитания в набегах; разбойничество, грабеж стали насущной необходимостью, постепенно вошли в обычай горских народов и сделались неотъемлемым достоянием горцев; желание стать предметом народной молвы, которая как эхо отозвалась бы в самых неприступных ущельях гор, составляло цель каждого горца; тот, кто больше награбил русского добра и срезал русских голов, получал большее значение в глазах толпы; его чтили, его слушали на собраниях и ему охотно подчинялись во время набегов.

В большинстве случаев набеги закубанцев на кордонную линию не были проявлением общей народной воли, а носили частный характер, и только нападения на наши станицы и укрепления решались на общих народных собраниях [31] Романовский. «Кавказ и Кавказская война», стр. 208. ). Обыкновенно какой-нибудь джигит вызывал охотников на лихое предприятие; быстро собиралась партия в пять – десять человек пеших или 20–30 конных, которая и отправлялась в путь; по глубоким оврагам, через едва проходимые чащи пробирались черкесы на хищничество; ночь проводили они на коне, днем отдыхали, искусно избегая встречи с нашими войсками; подкравшись скрытно к берегу Кубани, черкесы начинали высматривать удобное место для переправы и зорко следили за всеми действиями кордонных постов, стараясь точно определить места залегания наших секретов. Выждав удобную минуту, партия переправлялась под покровом ночи вплавь через Кубань. Малейшая оплошность, плеск воды, фырканье лошади открывали замыслы хищников. Зловещее пламя сигнального маяка [32] Деревянный столб, обмотанный смоляной паклей. указывало всем о месте прорыва горцев, отовсюду с ближайших постов спешили сюда казаки, форсированным маршем направлялась пехота [33] Романовский. «Кавказ и Кавказская война», стр. 208. . Быстро вал казачьих станиц унизывался защитниками, начиналась пальба из ружей и орудий, набат церковного колокола призывал женщин и детей укрыться за стенами храма. Тревога начиналась повсеместная, а в это время партия хищников, ограничившись угоном нескольких голов скота, а в счастливом случае захватом кого-нибудь в плен, быстро переправлялась обратно. Чем темнее и ненастнее была ночь, чем завывание ветра сильнее, тем скорее нужно было ожидать нападения горцев. Вечное тревожное ожидание сильно изнуряло войска; ни днем, ни ночью не было никому отдыха; хищники рыскали по всем направлениям, подкарауливая жертву.

Вот какими красками свидетель событий тех времен [34] Барон Торнау. «Воспоминание о Кавказе и Грузии». Русский Вестник. 1869 г. № 1. рисует положение дел тогдашней Кавказской линии: «Начиная от среднего Егорлыка, отделявшего землю донских казаков от Кавказской области, путешественника встречали и провожали на станциях рассказами о свирепости черкесов и беспрестанных грабежах и убийствах, производимых ими по самым ближайшим окрестностям. К счастью это были покамест одни сказки. Около ста верст он мог еще проехать не рискую ни головою, ни чемоданом. Ближе к Ставрополю дело принимало другой оборот; опасность, существовавшая до того в одном напуганном воображении кавказского новичка, обращалось в действительность, быстро возраставшую по мере сближения с Кубанью, Малкой и Тереком, отделявшими линию от неприятельских земель. На ночь езда по дорогам прекращалась для всех, кроме нарочных, которым давали в прикрытие сколько нужно казаков. С рассветом выезжать со станции было менее опасно. Хищники – официальный термин для обозначения горцев, прорывавшихся в наши пределы – редко позволяли себе «шалить», те. убивать и грабить, в утреннее время, когда рабочий народ толпами выходил в поле и когда по берегам пограничных рек и по всем дорогам казачьи разъезды отыскивали след – «сакму» разбойников, успевших прокрасться в степь под защитой ночи. Многолюдство грозило немедленным распространением тревоги, а долгий день способствовал казакам преследовать их. Зато последние часы перед закатом солнца слыли, не без основания, самым опасным временем дня. Шайки хищников, скрытно дремавшие в глубоких балках, прорезывающих линейские степи, или в густых лесах, покрывавших берега Кубани и Терека, появлялись там, где их нисколько не ожидали, угоняли табуны и стада, убивали оборонявшихся, хватали в плен беззащитных и под покровом ночи ускользали от погони. В числе несколько сот человек они нападали на крестьянские селения или пытались ворваться в казачьи станицы. Вечерняя встреча в поле с конными людьми в мохнатых шапках, когда, к тому же, лица были укутаны башлыками и у переднего ружье вынуто из чехла, редко предвещало добро. Сердце сжималось болезненно, когда в степи неожиданно появлялась шайка подобных ездоков; рука судорожно ложилась на курок ружья или пистолета, и тоску отводило только в счастливом случае, если удавалось разглядеть у них более сапогов, чем чевяк: значит казаки, а не чеченцы или закубанцы. После этого понятно, почему для линейцев с сумерками наступал не покой, а начиналось настоящее томительное бдение: из станичных ворот выезжали заставы и разъездные казаки, резервные съезжались на сборное место, на улицу. Казак не выходил иначе, как с ружьем, вынутым из чехла, и в свою конюшню не заглядывал без пистолета в руках. Черкес, случалось, прокрадется в станицу, заползет на двор к казаку, спрячется под плетнем и ждет, пока кто-нибудь выйдет ночью подложить корму лошади или коровам. Удар кинжалом или пуля отплачивают казаку за мусульманскую кровь, пролитую неведомо каким гяуром, – кто станет разбирать виновного? И черкес исчезал мгновенно, как будто он тут и не бывал».