Виктор Сенча - Марина Цветаева. Рябина – судьбина горькая

Однажды она написала: «Журавль и синица. Нет, ложь, ложь и глупость: что делать с синицей и вообще – с птицей в руках? Есть вещи, которые нехороши в руках, хороши – в воздухе. Журавль, например…»

Прости нас, Марина…

…Давно замечено: чем щедрее судьба в начале жизненного пути, тем скуднее далее. И даже тот, кто ощутил эту щедрость хотя бы вскользь, позже будет расплачиваться сполна! А уж если привалит «всё и сразу», пиши пропало. Марине Ивановне выпало последнее. Только ещё хуже – она родилась поэтессой.

Если вы неисправимый прагматик, не готовый поверить в существование таинственного Зазеркалья, уверяю: есть повод усомниться. Загадка всегда в одном – увидеть вход в загадочный мир и обнаружить ту завесу, отделяющую явь от желанных видений. А всё тайное, как известно, рядом, почти на виду. Но то Зазеркалье, о котором мне хотелось бы рассказать, ещё ближе, чем может показаться: в Москве, в Борисоглебском переулке.

Детство и юность Марины Цветаевой прошли в тихом Трёхпрудном переулке, по соседству с многолюдным Арбатом [1] Дом Цветаевых в Трёхпрудном переулке, № 8, представлявший из себя одноэтажное деревянное здание из 11 комнат с внутренним двориком, достался отцу Ивану Владимировичу Цветаеву как приданое его первой жены, дочери историка Д.И. Иловайского. Именно в нём Марина родилась и провела детство. В Первую мировую войну в доме Цветаевых устроили госпиталь, а в годы революции его растащили на дрова. . Там-то, в Трёхпрудном, появились и её первые стихи – подростковые, как их называла сама Марина, или «первоцвет». У этого ребёнка с раннего детства проявился дар загонять непослушные слова в правильные рифмы. Хотя, по правде, для Марины не существовало «непослушных» словец – каждое находило подобающее ему место в сложной цепочке журчащей рифмы. А жизнь вблизи волшебного Арбата, нарядной Пречистенки и вельможной Никитской, дышавшая особым, старинно-московским духом, придавала стихам юной поэтессы зрелый шарм и законченность:

Она даже не мечтала о Славе – та сама, благосклонно склонившись, однажды погладила юное дарование по темени. «Первоцвет» явился «младенческими» шажками большого пути. Когда большинство её сверстниц лишь пробовали себя в любовных виршах, Марина Цветаева уже держала в руках свой первый поэтический сборник – «Вечерний альбом». На дворе стоял 1910 год…

С появлением «Вечернего альбома» родился Поэт. Сильный, уверенный в себе и неимоверно талантливый. По крайней мере, именно так вскоре заговорила о Цветаевой богемная Москва. Всё это, конечно, сильно щекотало юношеское тщеславие, хотя сама Цветаева считала, что истинная Слава ждёт её впереди. Да и вообще, всё лучшее, была уверена Марина, судьба ей уготовила чуть позже. И первое время так и казалось.

Но едва счастливая юность стала перекатываться в пору зрелости, появились первые потери. Сначала умерла мать, а через некоторое время – и отец. Проводить в последний путь Ивана Владимировича собралась чуть ли не вся Москва: Цветаев оставил городу и России уникальный Музей изящных (изобразительных) искусств, ставший настоящей сокровищницей мирового искусства.

В промежутке между этими двумя утратами Марина встретит Первую Любовь. Кто был тот её сердечный избранник, сегодня уже не так важно. Важнее другое: именно в те дни юная поэтесса совершила первую попытку самоубийства. Находясь в театре (шёл спектакль «Орлёнок» по пьесе Ростана), она поднесла к сердцу заряженный револьвер и нажала на курок. В тот раз от смерти спасла осечка.

Через четверть века под рукой, вместо пистолета, будет верёвка, услужливо подаренная Пастернаком. Смертельный узел окажется безжалостным…

…Самое главное для Цветаевой начнётся в Коктебеле, на даче Волошина. Марина собирала на берегу морские камешки, а какой-то юноша, «с поразительными, огромными, в пол-лица глазами», бросился ей помогать.

«…Марина загадала: если он найдёт и подарит мне сердолик, я выйду за него замуж, – вспоминала позже дочь Цветаевой Ариадна. – Конечно, сердолик этот он нашёл тотчас же, на ощупь, ибо не отрывал своих серых глаз от её зелёных, – и вложил ей его в ладонь, розовый, изнутри освещённый, крупный камень, который она хранила всю жизнь, который чудом уцелел и по сей день…» [2] А.С. Эфрон «Неизвестная Цветаева. Воспоминания дочери». М., «Алгоритм», 2012 г., с. 46–47. (Далее – сокращённо: А. Эфрон «Неизвестная Цветаева».)

Так познакомились эти двое, восемнадцатилетняя поэтесса и семнадцатилетний гимназист. Там же, в Крыму, родилась Большая Любовь. Отныне им предстояло пройти вместе через всю жизнь. Был май 1911 года…

Однако имелись кое-какие нюансы. (Ох уж эти извечные нюансы!) Узнав о романе дочери, Иван Владимирович такое увлечение не только не одобрил, но даже не смог скрыть своего возмущения! И на то были свои причины. Мать Сергея, Елизавета Петровна Дурново, и его отец, Яков Константинович Эфрон (Калманович), как оказалось, оба были революционерами-эсерами, вышедшими из народовольцев. Причём за год до их встречи Елизавета Петровна неожиданно для всех покончила с собой, не сумев пережить самоубийство своего младшего четырнадцатилетнего сына. Ну и в придачу ко всему Сергей страдал активной формой туберкулёза. Что и говорить, не самый удачный выбор для дочери член-корреспондента Петербургской академии наук и профессора Московского университета.

Несмотря на то что отец пригрозил Марине в случае её выхода замуж за Эфрона бойкотировать свадьбу, страстному влечению дочери уже ничто не могло помешать. Так жадно дышать способна разве что истосковавшаяся по дождю высохшая трава: умерших матерей обоим заменила Любовь. Позже «цветаеведы» в один голос будут заявлять, что в душе Марины в те дни ярко проявилась потребность о ком-то заботиться и опекать, в чём как раз и нуждался Сергей. Быть может, так оно и было, ведь их союз креп день ото дня.