Игорь Матрёнин - Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

С одной стороны, я, конечно же, согласен – после «новогодних чудес» обитателей нашей жуткой ночлежки все неказистые «удобства» превратятся в одну из пророческих картин-видений Ада, но всё же, какой, бл…ть, это произвол! И бесполезно доказывать этим мегерам, используя резоны, давить на жалость и здравый смысл, и даже истерить… «Нет, нет и нет!!!» – в победной злорадности кривятся губы копеечных фурий. И вот, двери опечатаны, словно ментовскими ленточками, самопальными убогими листочками. На них, вызывающее гнев и зависть к фантазии создавших сие, одно лишь жалкое словечко: «Закрыто».

Через отвращение и брезгливость, что, впрочем, уже давно и заметно притуплены, пробираюсь в соседнее запретное крыло. Там самая шпана, гиперпролетарии и пьянь. Бывать там не нужно, но гигиена превыше всего. Ну, душ, в усечённом понимании этого интимного вопроса всё же имел место быть… Всё остальное теоретически может произойти в поезде – я следую к Ражевой на заснеженный ДР. Не виделись мы уже как месяц с лишним, ну а вот это уж совсем и не смешно…

В вагон залетаю стандартно за две минуты до отлёта, субтильный проводник подозрительно мил и вежлив. Сердце тревожно чует неладное. Так и есть – корешки билетов привычно изъяты, и елейным, поставленным голосом провинциального тенора, проводник душевно объявляет: «Туалеты в вагоне не работают, они засорены! Повторяю, туалеты в вагоне не рабо-та-ют!!!».

Двигаться к «дому родному» на этот раз шесть с лишним часов. Учитывая утренний казус, чувствую себя терпеливым разведчиком за линией фронта, причём время засады весьма и весьма неопределённо. Господи, прости, что всуе, но зачем ты нас придумал такими смешными, нелепыми и беспомощными в этом неприглядном нашем естестве. Видно, чтоб не забывали, кто мы есть, и в каких скотинок можем обернуться, если станем хулиганить ну совсем уж сильно.

Ладно, едем, так едем, даже интересно… Ещё один милый сюрприз – как нарочно, забыл батарею от ноута, хотя заботливо приготовил её еще вчера, а посему пишу от руки кошмарным почерком, что не подлежит дешифрации даже «лучшими египтологами». Всем этим, к великой моей досаде, я привлекаю подозрительное внимание соседей – проходящих «страждущих по туалетной эпопее» и даже подлого проводника. Каждый заглядывает в загадочный текст, хотя разобрать, что там нацарапано, не могу даже я сам уже через минуту после окончания очередной нетленной фразы.

Напротив меня, на таком же боковом «босяцком» месте плотная рыжая девчушка с больной с бодуна башкой и явным ПМС-ом. Ей хочется одного – упасть бедной, измученной головой на столик и заснуть в нирваническом покое… Но на её мобильник каждые полторы минуты буквально названивает её безжалостный парень. Из напряжённого разговора ясно – оба они убеждённые спортсмены. То есть, считай, что сектанты! Она – боксёр, нос ее заметно перебит, кулаки тверды, но маникюр безупречен, и лак идеальным слоем лежит на ногтях. Она крепко сбита, но не без физкультурного изящества. Её же кореш – борец, и из той породы кавалеров, что своим навязчивым обожанием может довести до бытового рукоприкладства.

Огненноволосая девчонка еле сдерживается, просыпаясь поминутно и принимая очередной звонок этого бестактного остолопа: «Да… Ты пропадаешь… Да… Болит голова… И живот… Я уже скоро буду, поговорим… Я не ругаюсь с тобой… Самому, приеду, печень прочищу! Я не слышу тебя… Выйдешь из метро, перезвони. А я тебя нет! Телефон тупит… Это у него нужно спросить, почему!!! Всё, до у-ви-ду, ко-тик!!!». Железное «ко-тик» звучит совсем уж напряжённо, и рыжий «боец» лавиной валится на стол, положив крупную голову на сильные руки, и мгновенно засыпает снова.

Блестящая победа в пятом раунде и последующее отчаянное её «отмечание» делают своё законное дело. «Рыжик» в своем роде симпатичен, но мужественное чело амазонки и пристальный её взгляд, пару раз остановившийся на щуплом музыкантике, для меня, пожалуй, чересчур. Не решаюсь даже деликатным манером вручить ей таблетку целебного «цитрамону». Она явно искала его в своей необъятной сумке, жалуясь побратиму по спорту на другом конце провода на «сушняк», выпитую воду и ад взрываемого мозга. Водичка у меня тоже имеется, но мощная барышня не вынимает из ушей наушники телефона, откуда голосит то её беспардонный корефан, то какой-то дикий репер, а может, наоборот, я уже перестал разбирать.

Она случайно задевает мою тощую ножку своей прокачанной икрой и неожиданно мягкой улыбкой просит прощения. Уже собираюсь совершить подвиг «цитрамонного» врачевания, но она вновь рушиться в обморочный сон, а очнувшись, поглядывает в окружающее пространство, будто на достойного, но вполне уязвимого противника.

Я стараюсь «заинтересованно» смотреть в окно на прелестные каменные коробки новостроек и «совсем не скучные» зимние берёзки. «Нудотно» ехать ещё пять часов, что я буду делать? Я всё уже написал…

Бессвязное пьяное бормотание превращается в кривые строчки без внутренней логики, наполненные лишь душевной благостной энергией. Думал, сейчас открою файлик с демками, да как начну по порядочку… А тут нате вам, здравствуйте! Новогодняя ночь была крайне плодовита на шизофренический радостный бред – десятка два мыслей «практически философского наполнения», да столько же «благородных воспоминаний», достойных самого Иосифа Флавия. Так что сметаю в сторону рутинную периодику и начинаю наслаждаться тем, чем Бог послал в суматошные праздничные часы с минутами.

Вначале то, от чего гнев на весь несправедливый мир закипает в моем сердце. Я знаю точно, как обижали Ражеву-Иришку с самых детских, беззащитных времен… Так и вижу её, крошечную цыганочку, словно сошедшую с затёртых советских фотографий: «Не пойду в ясельки…». Как же! Кого это из нас слушали хоть разок непонимающие ничего родители – «эту блажь детскую пресекать нужно на корню, а то ребёнка потеряем!».

А если там, в еб…чих ясельках нет жратвы, которую маленький человечек способен хотя бы проглотить без отвращения? А если его ставят в угол на час, а за что, он и понять не в силах? А если он не желает общаться со стадом дебильных недоумков, что орут, прыгают и бессмысленно таращатся на тупую воспитательницу, которой и в детской колонии-то не стоит исполнять «Макаренко, да Сухомлинского». А если «странному» ребенку хочется посидеть тихонько и помечтать, «повглядываться» в белый свет, вместо того, чтобы активно скакать козлом через скакалку и послушно сидеть на горшке в унизительно разнополой компании, хотя тебе, бедолаге, «никуда» пока и не нужно?

До кого достучаться, кому объяснить хотя бы что-то, хоть тогда, в советское средневековье, хоть теперь, во времена педагогических новаций и побед? Да ведь не каждый ребятёнок таков, что локтями отпихнёт других чад, послабее, отвоевав к радости своих «естественных» пап и мам пространство под солнцем, займёт лучшее место за столом и сцапает игрушки покрасивей, да поярче, а лучше отберёт у соседа, что испуганно смотрит наполненными слезами глазёнками! Так и она, крошечное чернявое существо, душа которой была огромной и ранимой с рождения…