Игорь Матрёнин - Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Ну и что? Деньги деньгами, а интересный человеческий экземпляр – это товар штучный. Нет, честно, никаких обид, Сань! Было весело!

Девчонки, милые, боюсь не осилить вам этой специфически-скучной главы, но я, всё-таки, постараюсь галантным кавалером развеселить вас – спляшу, буду шевелить ушами, но не брошу вас в этой душной мужской раздевалке.

Ну а вот всякой особи «мужеска пола», конечно же, известна эта уморительная в своей серьёзности субкультура – качки, культуристы, в общем, бодибилдинг, парни!

Каждый, даже самый забитый «чепушилка» с унизительных школьных лет мечтал, жаждал и вожделел заполучить эти завораживающие бугры под кожей. Не избежал этой постыдной страстишки и ваш покорный слуга. Класса эдак до четвертого я был тощий, как велосипед, а потом мои жалкие косточки покрылись ещё и подростковым подлым жирком. Я просто видеть не мог в зеркало этого своего нескладного чмошника-двойника. Прошло ещё несколько лет мучительного мезальянса между ощущением себя высоким и ладно сложённым подонком и тем, что виновато поглядывало на меня из Зазеркалья.

Но вот пришла эра спасительного Культуризма. Все без исключения подростки, от вполне себе коренастых, до тех убогих, что вроде меня, ринулись тягать железки в спортзалы, стихийно организованные «качалки» при школах, в каких-то полукриминальных подвалах и чердаках. Зал становился Храмом, святыней, внутри которого создавалась некая зона примирения, здесь благородно не били и не «чморили» так откровенно, как в жестоком «миру».

У каждого «адепта культа» имелась своя заповедная тетрадочка, в которой с трепетом записывались канонические упражнения с количествами подходов и целые сложнейшие системы и комплексы на целую неделю. Повсюду слышалось фанатичное бормотание: «Я те говорю, «шесть-четыре-три» оптимальней на массу работает, чем «восемь-семь-шесть», отвечаю!». И без того гигантские ляжки за трёхчасовую тренировку раскачивались так, что ноги просто не влезали в брючины после таковой безжалостной тренировки – качки очень радовались.

Как правило, штанга для жима лёжа (о чем вообще я говорю, Бог мой!) была одна, ну максимум, две, поэтому возле неё выстраивалась разношёрстная очередь. Здесь, у сакрального снаряда, словно зверьё всех мастей у водопоя в засуху, не кусают, не жалят и не кушают друг друга. «Качки» от мала до велика терпеливо-уважительно помогают друг другу, поддерживая гриф во время финального, запредельного по напряжению жима, который для правоверного культуриста сродни «хорошему оргазму». Правда, с «весами» бывают и заминки – ясное дело, что такое чучело, как я, не выжмет и половины того, чем играется самодовольный детина с горой мускулов даже там, где их анатомически и быть не должно. Отсюда вытекает жалкое «отвешивание» блинов и недопустимая задержка очереди, ибо отдых между подходами не имеет права быть более тридцати секунд, а то капризная мышца не захочет расти.

И вот я, кого лишь из жалости и сочувствия пускали в такую бравую компанию, торопливо и невпопад снимаю десятикилограммовые блинищи и суетливо ищу те, что по два с половиной. А совсем не широкой спиной своей чую «дружественный» взгляд одного из самых монструозных культуристов с угрожающе выдающейся вперед челюстью и мускулатурой гладиатора. Он не выдерживает моих, мучительно изводящих его качковское сердце поисков, и нетерпеливо цедит сквозь зубы: «Ты пятачки накинь и заеб…сь, б…я!».

Понимаете, для этого недогадливого биндюжника что «пятачки», что «по два с половиной» было совершенно одинаковой мелочью и ерундой. Он даже осознать не мог, какая для меня в этом, «ё…та», невероятная разница, «н…х»! А вот я-то, к скорби своей, всё очень осознавал – я просто напросто «лёг» бы под этими «детскими» пятачками, а вот встать бы мне уж не довелось.

Ещё довольно жуткая штука, к которой я так и не смог привыкнуть – это «трогательные» просьбы «потереть спинку» в душевой. «Качки» деланно мужественными и преувеличенно низкими голосами небрежно кидали собрату по секте из соседней кабины: «Слышь, спину потри!». Какая-то в этом была тревожная нотка «гомосятины», хотя я, быть может, чересчур щепетилен – так, обычная «мужская» просьба.

В тот раз «потереть спинку» запросил у меня тот самый, что с челюстью и пятачками. Знали бы вы, как же я жалел тогда, что не было у меня хорошей корабельной швабры под рукой – тереть такую необъятную спинищу обычной стандартной мочалкой, это сродни тому, как драить палубу кухонной губкой.

Тот же словоохотливый неандерталец, кстати, однажды небрежно поведал корешам по залу про то, как некая залётная шпана «наехала» на них после тяжкой тренировки, и они позорно сбежали потому, что… «очень-очень на ней устали». А вот на следующий день, как следует передохнув и восстановившись, нашли-таки неразумных обидчиков и, разумеется, законно их отметелили.

Ну и конечно, на всю жизнь улыбкой в душе откликается неизгладимое воспоминание о первом моём робком выходе на арену «качалки» при знаменитом стадионе «Полёт».

Как только я в дурацкой, не шибко спортивной маечке и таких же неказистых трениках осторожно показал массивным старожилам свое хилое тельце, один из местных хохмачей выдал незабываемое, имитируя характерный гнусавый тембр «видюшного» переводчика Володарского: «И наступила эпоха кибо́ргов!». Эта знаменитая фраза с канонически неправильным ударением на первое «о» в слове «кибо́ргов», из культового для всего качковского люда фильма «Терминатор-1» немедленно заставила задрожать стены Святилища. Раздался такой дружный гогот, что я хотел было навострить лыжи домой, обратно в уютную комнатку к кассеткам с «Accept» и макарошкам с котлетами. Но я собрал в кулак всю свою, растерявшуюся было уверенность, и душа моя не дрогнула. Я прошествовал вглубь и отважно лёг под сталь штанги. Правда, самой лёгкой, килограммов на пятьдесят, ибо я всё же успел сообразить, что будет, если меня ещё и унизительно придавит ноша не по силенкам. Так я принял крещение огнем. Качки же, проржались и, вытирая слезы от истеричного смеха, продолжили характерно пыхтеть под тоннами металлолома. Никто больше меня не задирал и не доставал изнуряющими повторами гениальной (тут я совершенно серьёзно) шутки, как обязательно случилось бы в ужасной моей школе.

Как-то в зал забрёл маленький такой мальчишка лет пяти-шести и застыл столбом, увидев зрелище толпы невероятно мускулистых мужиков (я, понятное дело, не в счёт). Никогда я ни до, ни после этого не видел в человеческих глазах такого восхищения, как в огромных глазищах этого пацанёнка. Он, простояв в остолбенении минут десять, и, внутренне настроившись, но, всё же робея, подошел к одному из перекачанных горилл и наивно и трогательно спросил: «Дяденька, а дяденька, а что нужно сделать, чтобы стать такими, как вы?». А попал он, бедолажка, снова на нашего штатного шутника-здоровяка, который задал мне жару на первой тренировке. Кстати, потом всех вновь прибывших с равносильной мне комплекцией накачанная братва звала не иначе как «кибо́рги».