Игорь Матрёнин - Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки

Этим «специальным» человеком был я. Дело в том, что очень быстро ваш покорный слуга просёк, что каких-то серьёзных забот с этим трогательным ритуалом у меня не возникнет, а вот червонец в месяц, что полагался к нищенской нашей «степухе» за эту почётную миссию, можно будет с толком поменять на заветные японские кассеты с различным «рокенролом». Записывались же они, вожделенные кассетки в подозрительных «шарашках», что гордо именовались «студиями звукозаписи».

Но вершиной советского военного, так сказать, маразма была подписка о неразглашении секретнейших сведений, кои поведают нам наши мудрые преподаватели по теме этих вот самых РЛС – пресловутых радиолокационных станций. Всё «секретное» дело было в том, что те РЛС, которые мы прилежно «якобы изучали», были сняты с производства лет сто назад, и тайные сведения о них могли заинтересовать лишь только какого-нибудь совсем уж слабоумного агента империализма. Но даже, если бы сакральные откровения про эти загадочные механизмы были и вправду актуальными, то и в этом случае любопытным шпионам пришлось бы отчаливать до вражеского дому не солоно хлебавши – никто и никогда ничего не учил, и ни бельмеса не понимал на этих «боевых» парах. Мы лишь чутко дремали всем героическим расчётом под мерное «бу-бу-бу» сурового офицера-препода.

Примерно минуты через две после ленивой загрузки личного состава в поезд, ко мне подошел Андрюха Варкентин, крепкий и весёлый малый, и, протянув открытую бутылку пива, по-отечески молвил: «Держи! Отрывайся пока можно, скоро у тебя этого не будет…». Вняв сему неглупому совету, я взалкал напитка и понеслась… Отчаянно доставалось всё, что было «на всякий случай» припасено перед армейским десантом – пивко, водочка, «бормотушка», шампань, чистый и уже заботливо разбавленный спирт, ну и немного немудрёной провизии, так, что называется, «к столу»: прославленные плавленые сырки «Волна», пошлые варёные яйца и разносортная колбаса, поглотившая своим навязчивым духом все запахи целого поезда. К вечеру будущие офицеры были пьяны настолько, что могли уже считаться по праву офицерами действующими. Были педантично разбиты все окна в обоих тамбурах, и худо стало многим там же, а посему пол в тамбурах представлял собой зрелище просто апокалипсическое.

Наутро наш родной подполковник Меженин с убийственным хладнокровием выслушивал надрывные крики шокированной адскими метаморфозами проводницы: «Да что же это такое?!!

Да кто же за это заплатит?!! Я это так не оставлю, вы мне всё возместите!!! Какой номер вашей части?!! Откуда следуете, я вас спрашиваю?!!». Ледяные глаза бывалого офицера были по-прежнему бесстрастны, и лишь уголки его упрямо сжатых тонких губ чуть выдавали жестокую усмешку. Так, совершенно преспокойно, он дождался полной выгрузки похмельного и опухшего «социалистического студенчества» под страшный вой и безумные рыдания бедной проводницы, и, не проронив ни слова, с достоинством отправился за нами, замыкая наше нестройное и нетвёрдое шествие. К чести его, он не издал ни звука по поводу сего малопривлекательного инцидента и ни разу не упрекнул нас – двуногих животных за скотоподобное поведение.

Как вы уже понимаете, бодун по прибытии в часть был совершенно бронебойного качества, и естественный интеллигентский страх перед месячной, пусть детской, но всё-таки службой, увеличился многократно. Дрожащие от холода, голода и адского похмелья, мы были согнаны и построены перед местным усатым и сипатым майором, который абсолютно без приветствия начал знакомство с нами самыми первыми нежными словами: «Товарищи курсанты, бл…ть, ну чё за ху…ня?». Ну и так далее, когда непарламентарные выражения не имеют конкретного смысла, а лишь выражают сложное эмоциональное состояние утомлённого скукой русского офицера.

В трогательной вступительной беседе он всё же дал некоторые ценные советы и практические рекомендации по несению службы в этой «необычной» части. К примеру, помимо прочего было высказано такое милое предупреждение перед первым отбоем: спать ночью всем никак нельзя – сапоги и обмундирование тут же спи…дять солдатики и немедленно обменяют на наркоту. Так мы «случайно» выяснили, каков контингент наших будущих бравых сослуживцев и настроение стало ещё более приподнятым.

Что было тут неплохого – нас не били. Проживали мы, будущая «вшивая интеллигенция», в одной казарме с «реальными» военнослужащими срочной службы. Правда, опасаясь антагонистических «непоняток», мудрые офицеры расселили нас по одной стеночке, а напротив располагались законные «салаги», «черпаки» и «дедушки».

Не знаю уж отчего, но опасные «дедули» нас не трогали, возможно, скорое присвоение громких званий «летёх» запаса придавало нам некоей сакральной неприкосновенности. С нами заводились неспешные беседы за жизнь и сыпались дичайшие откровенности, вроде той, что сообщил воровской внешности щуплый, но агрессивный «дедушка».

Явный бывший гопник и какой-то, ну, просто «полузэк», он «душевно» поведал о прежнем своём многотрудном житии. Проходил «среднее необязательное» обучение он, как ни парадоксально, в музыкальном училище, и действительно, поигрывал понемножку на всём от барабана до гитары. Но параллельно музыкального парнишку сильно увлекал криминальный флёр, и условные сроки не заставили себя долго ждать. Основной инструмент этого странного существа был гобой (!), и он с беззаботным шизофреническим смехом открылся нам, что сначала потерял трости от него, «а потом и сам гобой прое…ал».

Периодически мы вынуждены были присутствовать при разборках и экзекуциях разношёрстного рядового состава. Раздумчивые беседы, вроде той, что состоялась между чудовищно накаченным садистом-таджиком и нашим уркой-гобоистом были не редкостью: «Маладые савсэм аху…ли!!! Маге нада бы ёб…уть!». «Гобоист» милосердно и даже где-то гуманно ответствовал: «Да-а… Магу жалко немного…». Темпераментное дитя Средней Азии было крайне возмущено такой преступной мягкотелостью и мгновенно отреагировало в правоверном гневе: «Чиво, пилять, жялка?!!». Одним словом, Мага «огреб своё» этим же томным вечером – вороватый «покровитель муз» вырубил его одним мощным хуком. Признаться, такого поставленного удара я не наблюдал прежде в живой природе. Эдакие вот были боевые времена и нравы, братцы вы мои, да кролики…

«Салабоны» имели некоторое численное превосходство перед мрачными старослужащими, и как-то наш замечательный «исследователь породы человеческой» Дюша Сапрыкин задал справедливый вопрос гобоисту-нокаутёру: «Слушай, а если они все вместе соберутся и тебя отмутузят?». «А я тогда завтра кого-нибудь из них зарежу…» – совершенно бесстрастно и без всякого эпатажа немедленно отозвался «мультиинструменталист поневоле». Он говорил правду. Всем сразу стало жутко и гадко.